Александр Пушкин и его время

Этот ряд стихов, означенных нарастающим самоутверждением поэта, возглавлен несомненно экстатическим «Пророком», написанным Пушкиным 8 сентября 1826 года, тотчас после приезда в Москву и блистательного там приема. К «Пророку» примыкает по теме и стихотворение «Поэт», где Пушкин изгоняет всякую красочную библейскую мистику из своего творчества, в которую столь величаво облачен «Пророк». Стихи эти написаны 15 августа в Михайловском.

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

Поэтическое творчество, показывает здесь Пушкин, может вспыхнуть, расцвести во всех людях, в каждом из нас, ничем, казалось бы, не выдающихся, «погруженных малодушно в заботы суетного света», может явиться в людях самых, казалось бы, «ничтожных из детей мира», поющих и пляшущих на могилках на семике в Марьиной роще. Поэты скромно живут в гуще человеческих толп, неизвестные, неразличимые. Им всем должно быть уделено внимание, обеспечена возможность выявиться в свободе песни, слова, пляски. Поэзия ходит по земле, она разлита всюду — «от ямщика до первого поэта».

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы…

И для того, чтобы сохранить явившуюся, открывшуюся ему ясность пророческого прозрения в его сердце,

Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…

В конце того же плодотворного, полного поисков лета 1827 года Пушкин прямо обращается к истории движущейся. Из-под его пера рождаются первые главы исторического романа, оставшегося незаконченным, так и не получившего от автора заглавия и уже в посмертном издании наименованного «Арап Петра Великого». ^

Уже давно Пушкин советовал своему другу Рылееву поставить в его «Думу» о Петре «нашего дедушку — Ганнибала»: «его арапская рожа» произведет-де эффект в картине Полтавской битвы». И в этих неоконченных исторических главах главный герой — царский арап Ганнибал. Детали биографии этого абиссинца очень высокого происхождения Пушкин получил тогда лично от своего двоюродного деда — сына «арапа» — генерала Петра Ганнибала, в глубокой старости доживавшего свой век неподалеку от Михайловского, в поместье Петровском.

Эти отрывки, по существу, первые опыты пушкинской большой прозы. В историческую основу их положены многие темы достойного восхищения творенья купца И. И. Голикова, страстного поклонника Петра. Его «Деяния Петра Великого» были открыты Пушкиным вместе с Кораном в благодетельной библиотеке Тригорского. Незавершенные главы эти ослепляют яркостью исторического видения поэта. Начиная с эпиграфа из Н. М. Языкова, здесь все бьет в одну точку:

Железной волею Петра
Преображенная Россия.

Пушкин рисует своего прадеда в Ибрагиме — сотруднике Петра. Пятеро пращуров Пушкина подписались под избирательной грамотой, посадившей на царство Романовых. Пушкины действуют ив «Годунове».

Это не простое совпадение — это несомненная заявка на историческую значительность рода поэта: Пушкины — сотрудники и Кузьмы Минина и Петра. Трудности, связанные с поисками исторического материала, остановили эту работу, и «Арап Петра Великого» так и остался незаконченным… То, что должно было и не смогло явиться в этом неоконченном романе, явилось спустя год в поэме «Полтава», пусть и в новой форме.

Как велась эта историческая работа в Михайловском, свидетельствует в своем дневнике Алексей Вульф в записи от 16 сентября:

«Вчера обедал я у Пушкина в селе его матери, недавно бывшем еще месте его ссылки, куда он недавно приехал из Петербурга…

По шаткому крыльцу взошел я в ветхую хижину первенствующего поэта русского. В молдаванской красной шапочке и халате увидел я его за рабочим его столом, на коем были разбросаны все принадлежности… поклонника моды… Дружно также на нем лежали и Монтескье с «Деревенской библиотекой» и «Журналом Петра Первого», виден был также Альфиери, ежемесячники Карамзина и изъяснение снов, скрывшееся в полдюжине альманахов… показал он мне только что написанные первые две главы романа в прозе, где главное лицо представляет его прадед Ганнибал, сын абиссинского эмира…

Мы пошли обедать, запивая рейнвейном швейцарский сыр…»