Александр Шморель

В помещении находился демон. Алекс, словно окаменев, сидел рядом со мной. От его веселья не осталось и следа… Официанты сновали вокруг стола. Трое мужчин казались немыми. Гитлер вообще не открывал рта. Мне казалось, что он и телохранители рассматривали каждого присутствующего. Народ начал потихоньку переговариваться. «Что-то здесь неуютно стало, да и серой запахло», — прошептал Алекс. За соседним столиком кто-то рассмеялся. «Видишь, услышали», — мы быстро рассчитались и выскочили. Вздохнули, лишь оказавшись на свежем воздухе. Алекс вытащил свою трубку из кармана куртки и зажал её между зубами, не раскуривая, что дополнило его облик». Гитлер не произвёл на них особого впечатления. И в то же время они осознавали, что этот невзрачный человек может делать с ними всё, что захочет. Люди для него — человеческий материал, марионетки. ««Вот так, Лило, — сказал Алекс, — теперь наше ремесло — убивать! Нет, только без меня. Бедная Германия, бедная Россия!»

Александр никогда не забывал о России. Как считала Лило, будь Алекс сыном двух немцев, еще неизвестно, стал бы он столь активно участвовать в Сопротивлении. Свидетельством тому были и колебания Шмореля по этому поводу. Но мысли о русских братьях и сёстрах, стремление помочь им требовали активных действий. Всё чаще он возвращался к рассказам о своих земляках. «Вчера вечером, — писал он в мае Ангелике, — мы были с отцом в «Прайзингпале». Мы заказали две бутылки бесподобного рейнского, 1937 года, поздний сбор. Папа рассказал потрясающую историю, которая произвела на меня сильное впечатление. Адмирал Колчак остался после убийства царя регентом российского престола и верховным главнокомандующим белой армии в борьбе против красных. Чехи, находившиеся в России и принявшие было его сторону, предали Колчака, и тот попал в руки красных. Его должны были расстрелять, но перед расстрелом он так мужественно вел себя, что красноармейцы, которые должны были сделать это (представь себе, люди, которые превратились в бестий) — они отказались стрелять! И тут — сейчас будет самое впечатляющее из всего слышанного мной когда-либо ранее — Колчак приказал им стрелять! Лишь тогда они выстрелили… Каким нужно быть человеком, какого необычного мужества! Меня это потрясает каждый раз, когда я об этом думаю». Мог ли Шморель представить себе тогда, что его собственное мужество и мужество его товарищей будет потрясать воображение тысяч людей десятки лет спустя?