Александр Суворов – от победы к победе

Осмотревшись и преодолев первое возмущение, Дюмурье энергично взялся за дело. Прежде всего он позаботился о введении в армии конфедерации единоначалия, предложив в главнокомандующие принца Карла Саксонского, обещавшего выставить 3 тысячи человек. С этим предложением согласились все, кроме К. Пулавского. Затем Дюмурье выписал из Франции офицеров всех родов оружия, создал опорные пункты вдоль границы, сформировал отряды пехоты из польских крестьян, которым паны ранее опасались давать оружие, и дезертиров прусской и австрийской армий. Он надеялся собрать 60 тысяч человек, с которыми намеревался двинуться через Краков и Варшаву в тыл войскам Румянцева в Молдавии, а затем вместе с турками – на Смоленск и Москву. Замыслы Дюмурье были более чем химеричны, но все же это был план и причем план наступательный. Весной 1771 года Дюмурье приступил к его осуществлению. 18 апреля русские войска в краковском округе были повсеместно атакованы конфедератами и отброшены за Вислу. Успех был ошеломляющим и для самих поляков. Одуревшие от радости шляхтичи предались самому буйному пьянству и кутежу, творя насилия над хлопами и евреями. Дюмурье призывал к порядку, наказывал, даже расстреливал, но никакие меры не могли остановить разгула. Его самого спасал от покушений только личный отряд из 220 французов.

Все же краковское наступление явилось полной неожиданностью для русских дипломатов и военных. Вейнмарн растерялся и думал только об обороне. Чтобы придать ему решительности, русским посланником в Варшаве был назначен Салдерн – человек энергичный, но до крайности раздражительный, яростный противник оборонительных действий. Он застал в Польше и Литве не более 16 тысяч русских войск, но сразу же заявил о своей решимости переломить ход событий. «Солдаты приучены к неряшеству и занимаются мелкой торговлей,– доносил он Екатерине II. – Я займусь серьезно установлением лучшего порядка и лучшей полиции в столице и ее окрестностях, нимало не беспокоясь, будет ли это нравиться его польскому величеству или магнатам. Я выгоню из Варшавы конфедератских вербовщиков: дело неслыханное, которое уже два года подряд здесь делается! Я не позволю, чтобы бросали каменья и черепицу на патрули русских солдат; дерзость доходит до того, что в них стреляют из ружей и пистолетов…»

Салдерн ищет подходящих для его планов офицеров и сразу останавливает свое внимание на Суворове: «Недостаток в офицерах, способных командовать отрядами или маленькими летучими корпусами, невероятен… На способность и благоразумие офицеров генерального штаба положиться нельзя. Все, что здесь делается хорошего, делается только благодаря доблести и неустрашимости солдат. Исключая генерал-майора Суворова и полковника Лопухина, деятельность других начальников ограничивается тем, чтобы делать от времени до времени щелчки конфедератским шайкам». Не останавливаясь перед самыми суровыми мерами, Салдерн издал декларацию, в которой объявил всех конфедератов бунтовщиками и разбойниками, вследствие чего предписал впредь не считать сдавшихся в плен поляков военнопленными и поступать с ними, как с уголовными преступниками, то есть вешать. Вейнмарн устрашился этой энергии и подал в отставку. В сентябре он был заменен генералом А.И. Бибиковым, вполне одобрявшим распоряжения нового посланника, но и его суровый Салдерн считал недостаточно твердым и чересчур подверженным женскому влиянию, от которого сам, кстати сказать, был совершенно свободен.

Говоря о Суворове как о генерале, не ограничивавшемся одними «щелчками» по врагу, Салдерн имел в виду довольно крупную операцию по очистке люблинского и краковского округов от конфедератов, предпринятую Суворовым в феврале. 6-го числа он вышел из Люблина и 9-го захватил город Ланцкорону, расположенный в 28 верстах от Кракова. Конфедераты укрылись в городском замке. Суворов лично повел отряд на штурм ворот, и уже было вломился в них, но удачный выстрел неприятельской пушки переранил всех офицеров атаковавшей роты; под Суворовым рухнула лошадь, ему самому картечь пробила платье, шляпу и оцарапала тело. Суворов отступил и, получив известие, что К. Пулавский подходит к Кракову, снял осаду Ланцкороны, не возобновив штурма. Неудача под Ланцкороной глубоко задела его. В донесении Вейнмарну он даже пытался свалить ее на волю Провидения: «Неудача сия не зависела ни от предусмотрения, ни [от] продерзости, ниже [ни от] диспозиции, которая от всех офицеров наблюдаема была… все то зависит от судьбы Божией». Но горькая правда, все же, вырывается из-под его пера: «Ланцкоронское происшествие зависело от суздальцев, кои ныне совсем не те, как при мне были (Суздальский полк уже около года находился под командованием полковника Штакельберга. – Авт.). Сих героев можно ныне уподобить стаду овец… Не упрекайте меня, милостивый государь, я думал с суздальцами победить весь свет». Ниже мы увидим, что Штакельберг, действительно, сильно распустил вверенные ему войска. Суздальцы же вскоре сослужили Суворову хорошую службу.