Александр Великий. Дорога славы

Скажем, когда нам требовалось перевезти в Кабул сто кувшинов с вином, мы обращались к местному вождю с просьбой о ghinnouse, то есть об «услуге». Подходишь к нему и говоришь, что будешь весьма признателен, если он любезно согласится с ближайшим своим караваном, отправляющимся в Кабул, отвезти туда заодно и наш груз. Вождь соглашается, ибо, поскольку о плате никто и не заикался, никакого оскорбления не нанесено. Другое дело, что мы берём на себя «расходы по доставке».

Породнившись с твоей семьёй, я поручил своим людям проложить к горным владениям твоего отца дорогу, дабы он всегда мог рассчитывать на поддержку армии, как материальную, так и военную. Работы велись всё лето, а следующей весной, по возвращении из похода, я увидел, что дорога полностью разрушена. И сделали это, как выяснилось, не мятежники, а соплеменники твоего отца, с его ведома. Мне оставалось лишь покачать головой. Горные кланы предпочитают оставаться в изоляции, ибо это помогает им сохранить свободу.

Эту необычную войну, в которой всё делалось шиворот-навыворот, мы вели почти три года. Обычаи и правила, считавшиеся основой военного дела, приходилось отбрасывать, меняя на нечто прямо противоположное. Например, требование не дробить силы всегда считалось аксиомой, здесь же мне пришлось разделить три четверти армии на самостоятельные единицы, с собственной кавалерией, тяжёлой и лёгкой пехотой, лучниками, метателями дротиков, механиками и осадным обозом. Мы проводили «облавы». Две или три колонны вступали на определённую территорию, двигаясь параллельно и поддерживая между собой связь с помощью быстрых гонцов. Всем командирам ставилась задача при встрече с противником гнать его к соседней колонне. Только таким способом, зажав со всех сторон, противника удавалось вынудить к схватке лицом к лицу, но Старый Волк ухитрялся ускользать и из подобных тисков.

Другим способом достижения цели в такого рода войне является поголовное истребление. Увы, если ты хочешь победить, приходится учиться и этому. В подобных действиях нет благородства, и Теламон не без основания говорил о них, как о «бойне». Многие из наших товарищей так и не смогли к этому приспособиться. Я богато одаривал их и с честью отпускал в отставку, ибо ничего постыдного в такой, как называл это Кратер, «деликатности» не видел. Грязную работу выполняли другие, те, кому хватало на это духа.

Война против такого противника требует не только новых подходов, но и новых солдат и новых полководцев. Правда, иные ветераны оказываются способны не только приноровиться к новым условиям, но и проявлять самостоятельность и инициативу. Одним из них был Кратер, другим — Коэн.

Эти двое, наряду с Пердиккой, всегда являлись самыми жестокими и одновременно самыми изобретательными из моих военачальников, так что эта война без правил лишь позволила им как следует развернуться. Я со своими собственными силами предпочитал действовать во взаимодействии с ними, ибо уж их-то можно было послать в горы, не опасаясь, что они попадут в засаду и их попросту перережут. Птолемей и Пердикка тоже оказались готовыми к «волчьей войне». Первый проявил себя великолепным мастером осады, а второй — энергичным предводителем летучих отрядов лёгкой конницы и пехоты.

А вот Гефестион для этой кампании оказался непригодным: убивать женщин и детей он не мог. Я отнёсся к его позиции с уважением, однако не мог направить полководца с такими взглядами на войну со столь грозным противником, как Старый Волк. Слишком велик был риск того, что, пытаясь проявлять благородство, он погибнет сам и погубит вверенный ему отряд. Поэтому я перевёл его в ставку и сделал своим заместителем, то есть вторым по рангу человеком в армии. Другие военачальники восприняли это как оскорбление, да и сам Гефестион принял назначение без удовольствия, ибо оно ещё более отдалило его от многих заслуженных полководцев. Гефестиона обвиняли в том, что своим возвышением он обязан не военным заслугам, а лишь дружбе со мной, а все мои попытки заступиться за него лишь подливали масла в огонь. Гефестион и сам стал обижаться на меня, в результате чего между мною и человеком, которого я более всех любил и в понимании которого более всего нуждался, возникло горькое отчуждение.

В Афганистане вскрылся раскол между новыми людьми и старым корпусом. Правда, многих ветеранов, пришедших в армию ещё при моём отце, с нами уже не было: Антипатр и Антигон Одноглазый командовали гарнизонами в глубоком тылу, Парменион был убит, Филот казнён, Никанор, Мелеагр, Аминта сложили голову, десятки пали в боях, многие ушли в отставку или получили в управление города и провинции. Одного из немногих оставшихся, Клита Чёрного, я решил назначить наместником Бактрии. Он, однако, счёл это назначение унизительным, назвал его ссылкой в «собачью дыру» и взбесился настолько, что даже отказался пожать мне руку.