Александр Великий. Мечта о братстве народов

В то же мгновение человек в темном плаще устремился к нему, обнял, а затем резко отстранился и ударил кинжалом в грудь. В то время как царь, истекая кровью, опустился на землю, а телохранители хлопотали вокруг него, люди вскочили со своих мест, и в этом столпотворении убийца взлетел на стоявшего наготове коня, помчался, преследуемый пронзительными криками «Павсаний! Убийца! Убийца!», по кипарисовой аллее и исчез в ближайшей роще.

Что побудило Павсания взяться за кинжал? Почему он убил того, кого должен был охранять? Возможно, патриоты-персы подкупили его, заплатив золотом, чтобы убрать человека, который намеревался напасть на их земли.

Нет, считали другие, ему заплатила Олимпиада, бывшая жена царя, которая, отвергнутая им, вернулась в Эпир, затаив злобу и ненависть.

Неправда, говорили третьи: Павсания сделало убийцей желание отомстить за смертельную обиду. Его, известного своей красотой юношу, одного из царских любимцев, напоил охваченный ревностью Аттал, сражавшийся сейчас в Малой Азии, и отдал рабам, совершившим над Павсанием насилие. Обычный прием, когда необходимо уничтожить кого-либо окончательно и бесповоротно. Поскольку виновник был недосягаем, Павсаний обратился к Филиппу и потребовал удовлетворения. Но из государственных соображений ему отказали, ведь Аттал являлся дядей супруги Филиппа, Клеопатры.

Кое-кто полагал, что руку убийцы тайно направлял Александр. Всем жителям страны было известно о столкновениях между отцом и сыном. Когда Филипп на одном из пиршеств бросился с мечом на Александра, едва держась на ногах, то услышал слова: «Посмотрите, друзья! Здесь лежит тот, который хотел пройти Европу и Азию, а сам не в силах перебраться от одного ложа к другому». Нередко наследник жаловался: «Это ужасный человек, он пожинает всю славу, а на мою долю не оставит ни одного смелого поступка».

Четыре версии, из которых предпоследняя наиболее правдоподобна. Но, хотя у Павсания и была личная причина для мщения, все же она кажется недостаточно веской, чтобы выступить против Филиппа, который лишь случайно, в силу стечения обстоятельств, остался в тот момент без охраны. У покушавшегося явно были сообщники, о чем не в последнюю очередь свидетельствует подготовленный побег. Не лишено достоверности и предположение о закулисной роли персов в покушении: то, что они со своим золотом были замешаны везде и во всем, знал каждый от Афин до Милета, от Спарты до Олинфа. Кроме того, они впоследствии признались в причастности к этому делу (или, если использовать современную труднообъяснимую формулировку, «взяли на себя ответственность»). Однако все это сильно отдавало хвастовством.

Что касается Александра, то был ли он организатором или, по крайней мере, соучастником? Такое подозрение возникает. В конце концов, именно он пожинал потом плоды ужасного преступления — стало быть, имел повод совершить его. Однако подозрение не подкреплялось никакими доказательствами. Покушение на собственного отца на глазах всего греческого мира во время свадебного празднества? Наследник трона был слишком умен, чтобы участвовать в такой глупой затее. Конечно, он был способен на жестокость, но вряд ли решился бы на убийство отца. Даже в это немилосердное время отцеубийство считалось самым гнусным из преступлений. Подобный поступок был чужд его натуре. Да и полководец Антипатр, друг, которому царь во всем доверял, никогда бы позже не встал на сторону такого человека.

Совершенное злодеяние было, скорее, в духе матери Александра. Ее ненависть к Филиппу была так же велика, как и боязнь, что Александр в своих притязаниях на престол может просчитаться. Если Клеопатра, которая в противоположность ей, Олимпиаде, являлась македонянкой, а не чужестранкой, родит мальчика, кто же тогда даст хоть одну драхму[2] за ее сына? Да и она сама будет сослана навечно подальше от Пеллы и царского двора — если ей вообще сохранят жизнь. К тому же это было не первое убийство, которое она замышляла. Она любила сына до самозабвения, и он отвечал ей тем же, что заставляло историков-сторонников теории Фрейда говорить об Эдиповом комплексе.

Она была родом из Эпира — дикой страны, расположенной в горах Иллирии, самой мрачной части европейского континента. Филипп познакомился с дочерью эпирского царя во время одной из таинственных ночных мистерий на острове Самофракий. Вот так описывает ее историк Иоганн Густав Дройзен в своей «Истории Александра Великого»: «Прекрасная, замкнутая, полная внутреннего накала, она была ревностно предана тайному служению Орфею и Бахусу, искусству черной магии, которым славились фракийские женщины. Во время ночных оргий можно было видеть, как она в неистовом восторге, размахивая факелом, бегала по горам. В ее снах оживали фантастические картины, которыми была полна ее душа. В ночь перед свадьбой ей снилось, что вокруг бушевала страшная гроза и ослепительная молния ударила в ее дворец, который мгновенно вспыхнул и исчез в угасающем пламени».