Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый

Читал зарубежную литературу. Гюго, Бальзака, Стендаля, Сю, Дюма, Купера, Мопассана, Золя, Мильтона, Свифта, Дефо, Сервантеса, Бичер-Стоу, Лондона, Франса, Роллана, Барбюса, Войнич. Книги этих авторов брал по несколько раз. Интуитивно притягивала свобода и духовное изобилие мировой культуры. В прошлом, в чужом чудесным образом обнаруживал близкое — сродство душ. «Голод» Гамсуна — уже одним своим названием, но не только — оказался особенно понятен и близок: «Интеллигентный бедняк гораздо наблюдательней интеллигентного богача. Бедняк всегда осмотрителен, следит за каждым своим шагом, подозрительно относится к каждому слову, которое слышит; всякий его шаг заставляет напрягаться, работать его мысли и чувства. Он проницателен, чуток, он искушён опытом, его душа изранена…»

Его привлекали одинокие, гордые характеры. Он находил в них поддержку своей исключительности, которую рано осознал и стал культивировать. Демон, Мцыри, Печорин, Жюльен Сорель, Агасфер. Или, вот, Говоруха-Отрок из повести Б. Лавренёва «Сорок первый» — ведут его пленного через пустыню:

«Десять идут, спотыкаясь, качаясь от ветра.

Один идёт прямо, спокойно…

Руки у поручика связаны в локтях чумбуром, а конец чумбура у Марютки за поясом. Еле идёт Марютка. На снеговом лице только играет кошачья желть ставших громадными глаз.

А поручику хоть бы что. Побледнел только немного.

Подошёл однажды к нему Евсюков, посмотрел в ультрамариновые шарики, выдавил хриплым лаем:

— Чёрт тебя знает! Двужильный ты, что ли? Сам щуплый, а тянешь за двух. С чего это в тебе сила такая?

Повёл губы поручик всегдашней усмешкой. Спокойно ответил:

— Не поймёшь. Разница культур. У тебя тело подавляет дух, а у меня дух владеет телом. Могу приказать себе не страдать».

Здорово! Достойно подражания.

Читал газеты. Речи Сталина. «Краткий курс истории ВКП(б)». «Вопросы ленинизма». Общественно-политическая жизнь страны интересовала не меньше приключенческих романов. Страна жила подвигами и борьбой. Созидала и уничтожала. Возвеличивала героев и низвергала противников.

Он тоже всеми силами старался участвовать в строительстве нового мира. Одно время — буквально. Увлёкся архитектурой. Ходил в архитектурный кружок при городском Доме пионеров. Горячо обсуждал план — «сталинский» — реконструкции Москвы. Говорил о Корбюзье. Изучал памятники Москвы и Подмосковья. Делал зарисовки, расчёты. Одноклассники отметили его страсть прозвищем «архитектор».

Чуть позже дадут прозвище «философ». За то, что с ещё большим энтузиазмом, чем дома, хотелось ему строить новую социальную действительность. Ведь в новых домах должны жить новые люди. Как у Чернышевского, в «Четвёртом сне Веры Павловны». Прочёл в старших классах Вольтера, Дидро, Руссо, Гельвеция, Гоббса, Локка, Милля, Кампанеллу, Т. Мора, Кабе, Сен-Симона, Фурье, Оуэна, Герцена, Бакунина, Плеханова. И, конечно, Маркса, Энгельса, Ленина. Идеи социальной справедливости пленяли. Общество равных возможностей будоражило воображение. Подкупали чёткие и последовательные принципы анализа действительности. Энергичный стиль. Убеждённость и убедительность.

Ему мечталось, совершенно в духе социалистического утопизма, что нужно строить мир, в котором «всё принадлежит всем, отдельный человек имеет самый необходимый минимум, человек все силы и способности отдаёт обществу, получая взамен признание, уважение и прожиточный минимум, равный таковому прочих членов общества. Люди могут различаться по способностям и творческой производительности. В обществе может иметь место иерархия оценок, уважения. Но никаких различий в материальном вознаграждении, никаких привилегий»[11].

Он был частью страны. Она была его ровесницей. Они всё переживали вместе. Со страстью и самоотдачей. Вместе ходили на субботники. Сажали деревья. Собирали металлолом и макулатуру. Принимали повышенные обязательства. Шагали на демонстрации. Приветствовали полярников. Гордились Чкаловым, Байдуковым и Беляковым. По двадцать раз смотрели «Чапаева» и «Мы из Кронштадта». Оплакивали смерть Горького. Клеймили троцкистов. Осуждали Зиновьева и Каменева. Призывали к ответу. Кричали «Ура!»

Вместе верили в иллюзию светлого будущего.

Да и как было не верить? На глазах шло реальное обновление мира. Возводились новые, невиданной архитектуры дома. Прокладывались проспекты. Строилось метро. Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Вовсю обсуждался проект Дома Советов на месте снесённого храма Христа Спасителя. На башнях Кремля зажглись рубиновые звёзды. В Москве-реке после ввода в строй новых каналов поднялся уровень воды. Отменили продовольственные карточки. В оборот вошли новые купюры и монеты. В магазинах появились промтовары. Люди начали лучше одеваться. Это было очевидно. Наглядно. Кинохроника показывала ударные стройки по всей стране. Днепрогэс. Магнитку. ЧТЗ.

Но очевидно было и другое.