Александра

Ехал себе домой после работы, как он рассказывал сам. Темно было. Не доехал, попросил водителя остановиться и отпустить его восвояси пройтись по свежему воздуху. Тот и отпустил, и уехал. А злоумышленники только того и ждали, зная, видимо, по гаданию на картах, о том, что в этом самом месте придёт в голову Ельцину охота погулять, и, как только машина отъехала, они набросили на бедную голову депутата мешок да и обронили бренное тело с моста в воду, после чего немедленно скрылись. Могучий Ельцин из мешка выбрался, как и из реки, мокрым добрался до поста охраны. На следующий день вся страна узнала и то ли плакала, то ли смеялась от такого происшествия, напомнившего знаменитые гоголевские вечера на хуторе близ Диканьки. Ведь мог же человек быть настолько выпившим, что споткнуться спьяну и поверить самому себе в историю с мешком и мостом? Ездила даже комиссия проверять тот мост. Почему-то показалось им, что упасть с того возвышения в реку не покалечившись весьма проблематично.

То шальная машина на транспорт Ельцина наезжает в центре Москвы, то в Испании самолёт падает от спланированной заранее акции, то сердце спортсмена отказывает в самый ответственный момент появления перед телекамерами, а глупые журналисты думают, что пьян человек. Чего только не бывало? И всякий раз сенсация, всякий раз опять имя Ельцина у всех на слуху. Странно ли, что в июне 1990 года прославленный дебошир, которого поддерживали такие киты, как рекламная молва, мощная оппозиция, и (об этом скажем вскользь) зарубежные воротилы, был избран на первый руководящий пост Российской Федерации? Ничуть не странно.

Много ещё чего происходило потом, но сначала умер Володя. Настенька собиралась с сыном на осень поехать в Ялту. Бархатный сезон хотела провести в компании мужа да и зиму отзимовать там же до конца отпуска по уходу за ребёнком. А тут сам Володя неожиданно в Москву нагрянул. Думала Настенька, что в командировку он прибыл, обрадовалась, что вместе в Ялту возвращаться будут, а не пришлось.

Пошёл Володя в онкологический центр проконсультироваться о здоровье. Что-то сильно его обеспокоило. Положили на обследование, да, как оказалось, поздно. Сгорел он на койке с огромной скоростью. Будто что-то оборвалось внутри, какая-то ниточка, что удерживала всё время и вот не удержала. А хороший ведь был парень. Мечтал открытие в науке сделать, но не для того, чтоб люди ахнули — вот, мол, какой он молодец, — а для того, чтоб тем людям жилось получше с помощью его науки.

Мало времени было у Настеньки с Володей поговорить перед смертью.

Кто ж знал, что так рано она к нему подберётся? Но всё ж поговорили о жизни, и вот какие слова больного, умирающего человека поразили Настеньку:

— Я, если даже не выкарабкаюсь, то, думаю, вряд ли большая потеря будет для науки, потому что, как я вижу, никому она у нас в стране сейчас не нужна. Все воюют за какую-то липовую демократию, ломая, что создавали годами, на корню. А демократия без пищи, что огонь без дерева, потеряет свою привлекательность быстро. Только дым останется, который глаза ест.

Вот эта неуверенность в своей нужности, сомнение в полезности, очевидно, и сыграли свою злую роль. Когда врач спросил, согласен ли Володя на операцию, он только рукой махнул:

— Что уж теперь? Делайте, если поможет. А вообще-то мне лучше, наверное, там. Здесь только мешать буду своим больным состоянием.

Настеньке он, конечно, такое не говорил, пытался немного бодриться при ней, чтоб не расстраивать, но она чувствовала, что потерял её любимый веру в жизнь, утратил радость её ощущения. Заметили это родители, заметили друзья, приходившие навестить. Все пытались вселить уверенность в том, что жизнь наладится. Но он отвечал:

— Вы тоже не верите в то, что говорите.

Во время операции для её победы было мастерство хирурга, были опытные ассистенты, было прекрасное оборудование, не хватило воли к жизни у самого больного.

В эту трагическую ночь Настенька думала, что вовсе не спала, только откуда-то приходил к ней опять Горбачёв, присосался к её груди, и она хотела его убить, гнала от себя, убеждая не доводить до греха, а тот, оторвался от груди и показав рукой на Красную площадь, где было полно народа, сказал:

— Вот люди глупые, прогнали меня плевками и издёвками с трибуны первомайской демонстрации, а ведь я хотел как лучше, хотел освободить их.

— От кого освободить? — закричала Настенька. — От самих себя? Вы не освобождаете их, а растаскиваете друг от друга, загоняете в собственные кубышки. Вы бандит.

И вдруг с ужасом она увидела, как люди стали расползаться, исчезая за зданием ГУМа, за собором, за музеем. В центре площади остался один человек.

Настенька присмотрелась и поняла, что это Ельцин. Он стоял один, хмуро глядя на Настеньку.

— Ну, вот и прогнала я Горбачёва, — сказала она.

Ельцин криво ухмыльнулся и исчез.

Настенька не поняла, почему так, и проснулась. В эту ночь у неё пропало молоко и пришлось переходить на кормление сына искусственным питанием.

Она так мечтала кормить его как можно дольше своим здоровым молоком. Не получилось.