Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Но революционное движение, которое только усилилось в результате последствий Кровавого воскресенья, отбивало у многих министров охоту плодотворно работать. Лишь зна­чительно позже, после падения монархии и хаоса, сопро­вождаемого большевистским разграблением страны, — сколько официальных должностных лиц, среди которых были даже дальние родственники царской семьи, в силу любви к парадоксу из-за личной ненависти или просто из- за желания видеть «перемены», помогали этим жалким аген­там, прибывшим из-за границы, чтобы сеять смуту среди рабочих, крестьян, солдат, которые всегда, на протяжении веков, верой и правдой служили императорскому двуглаво­му орлу.

По этой причине, выдавая желание народа за свое соб­ственное, Николай согласился создать в стране нечто вроде парламента — Государственную думу.

Но, увы, эта Дума постоянно проявляла свою агрессив­ную неуступчивость, Николай предоставил ей для работы прекрасный Таврический дворец. Пятьсот восемьдесят де­путатов требовали от царя введения всеобщего избиратель­ного права.

Граф Фредерикс не скрывал своего болезненного впечат­ления от этих так называемых «народных избранников», на физиономиях которых явно проступала яростная ненависть к консервативным партиям, желание всячески их провоци­ровать. Этих людей называли «крысами», В каждом из них на самом деле было что-то крысиное. Министр финансов В.Н. Коковцов однажды изучал одного человека, — крупно­го телосложения, высокого роста, в рабочей блузе и в сапо­гах. Этот рабочий с нагловатой усмешкой разглядывал им­ператорский трон, и в эту минуту был более похож на недо­вольного интеллигента, чем на работягу. Председатель Совета министров тоже смотрел на его злобное, ничего хо­рошего не предвещавшее мрачное лицо, и шепнул на ухо Коковцову: «Не думаете ли вы, что вот такой тип запросто может бросить в нас с вами бомбу?»

С каждым днем требования Думы становились все боль­шими, все неуступчивыми: проведение радикальной рефор­мы земельной собственности, освобождение из тюрем всех политических заключенных, отзыв царских министров и назначение на их посты тех, кого изберет Дума!

На каждом заседании Думы в зале царила невероятная суматоха, депутаты безобразно вели себя, не проявляя ни­какого уважения к этому величественному дворцу и даже присутствию Николая. Царь теперь только и думал о том, что же ему делать с этим распоясавшимся собранием. В конце концов решение было принято: роспуск! Председатель Со­вета министров, несчастный Горемыкин, не справлялся с на­пором обезумевшей толпы, и в июле 1906 года был вынуж­ден подать в отставку. Его на его посту сменил Петр Столы­пин. Это был еще довольно молодой, крепко сбитый муж­чина, с твердыми, мужественными чертами лица. Царь на сей раз сделал верный выбор. Столыпин приказал запереть все двери в Таврическом дворце. Дума, в которой царили фрондистские настроения, была распущена. Царский указ об этом был развешен на всех входах в здание. В тот же день группа депутатов решила нелегально перейти границу в Финляндию.

Они устроили импровизированное заседание в густом лесу и там заявили, что Дума не умерла, что она еще жива, и обратились с призывом к народу: «Не платите больше нало­ги в казну, не отсылайте новых рекрутов в армию до тех пор, покуда царь не отменит своего декрета о роспуске Государ­ственной думы».

Это бурное, агрессивно настроенное сборище вошло в историю под названием «Выборгского воззвания».

Ее первый призыв, по сути дела, к революции, услышан не был. Это, если хотите, только доказывало еще раз, что русский народ все еще слепо следовал за своим царем и его правительством. Напротив, этот Выборгский мятеж вызы­вал у простых русских мужиков недоверие к проведению любых перемен.

Прошел год. Царь, исполненный решимости больше не повторять такой опасный эксперимент, требовал от сво­их министров более полной информации о нуждах наро­да и хотел уже перевернуть эту страницу тревожного ли­берализма.

Но Столыпин, этот посланный Провидением человек, который был готов обратить все свои силы, весь свой пре­стижна пользу старого трона Романовых, заклинал импера­тора отменить свое решение.

— Ваше величество в своем Манифесте дало обещание своему народу. Нужно, следовательно, его держать, если не поступаться высоким достоинством Вашего величества...

Николай уступил. Правда, не испытывая при этом ни­каких иллюзий. Но он любил верного Столыпина, его конструктивный ко всему подход, и у него было ясное предчувствие: вот этот человек передо мной, который тре­бует от меня вновь открыть Думу, сделает много добра для страны.