Александра Федоровна. Последняя русская императрица

— Вот твой самый главный секрет. Ты любишь тех, кого исцеляешь. Поэтому хочу попросить тебя о чем-то. Но преж­де я должна исповедаться перед тобой...

— Ну, я готов тебя выслушать матушка. Если бы кто-то сказал мне, что самая прекрасная государыня в мире мне когда-то доверится...

— Я не только доверяюсь тебе, Григорий Ефимович, я связываю с тобой все свои надежды... Только ты, ты один, можешь излечить меня от болезни, которая меня изводит...

— Ты несчастна с батюшкой?

— Наш царь-батюшка—самый благородный из всех мужей на свете, самый почтительный, уважительный, самый нежный. Когда я оказываюсь в его объятиях, то чувствую себя снова молодой девушкой, — и это-то после пяти беременностей!

— Ну так чего же желать лучшего? Ну, я понимаю, твои тревоги из-за больного Алеши...

— Это моя самая главная беда... Но есть и другие. — Она чуть приподнялась в своем кресле. Своим рассеянным взгля­дом она, казалось, следила за уходящим днем за окном. Сле­зы застыли в ее глазах, и этого не мог не заметить «старец».

Он сидел, не двигаясь, словно застыл. Этот человек, о ко­тором говорили, что он ведет себя повсюду с поразительной грубостью, обладал чисто крестьянским состраданием к страждущим. Он не желал ей навязывать свою волю, не хотел задавать сейчас ненужных вопросов. Он терпеливо ждал.

— Должна тебе открыться, — продолжала царица, — зна­ешь, с детства я испытываю какую-то странную раздвоен­ность своего всего существа...

— Как это — раздвоенность, — спросил он с трогатель­ной наивностью.

— Ну, это такое ощущение, — как бы тебе пояснить, — когда ты не одна, а тебя две в одной. Понимаешь? Это назы - вается раздвоение личности...

— Ну, а как же иначе? — воскликнул он, вздымая руки к небесам. — Ты называешь это раздвоением личности... По­стараюсь не забыть...

— Послушай, Григорий... клянусь тебе, что с того момен­та, как я появилась на этом свете, я никогда не замышляла дурного, никогда его не желала никому и никогда ни с кем дурно не поступала. Но мне кажется, что чьи-то черные кры­лья уносят куда-то все мои светлые мечты, они иногда за­крывают передо мной действительность... Я была ребенком, которого мать просто обожала, самой младшей во всем доме... когда мне исполнилось шесть лет, смерть унесла от меня мою дорогую мамочку...

И вот с тех пор мне кажется, чтоу счастья, почестей, крат­ких приятных отдохновений есть своя изнанка, — так ска­зать, противоположность. И они меняются местами. В каж­дом человеке обретается микроб несчастья, и он множится, заполняет непосредственное пространство...

...Распутин слушал ее с самым серьезным видом. Рукой он разглаживал свою всклокоченную бороду, похожую на густую шерсть лесного зверя. Он, слушая ее, покачивал го­ловой. Императрица продолжала:

— Когда мое сердце, изголодавшееся по любви, дало мне понять, что Николай целиком отвечал моей мечте, я вся из­лучала громадную радость. Мы тогда были в Англии... Моя бабушка, английская королева, обручила нас. Мой будущий супруг был таким молодым, таким пылким. Я видела в нем настоящего рыцаря из легенды, который не только дарил мне корону, но и всеми своими силами оказывал мне защи­ту... Мне было ничего больше не нужно, — лишь принадле­жать ему, принадлежать всей своей сущностью, целиком, отдавать ему свою жизнь, чтобы руки его всегда сжимали меня в объятиях. Он был всегда таким веселым, очарователь­ным, он знал, что такое радость жизни.

И вдруг мы получили ужасное известие: император Алек­сандр III был при смерти, и его медики ничего не могли по­делать...

— Нужно ведь когда-то умирать, — прошептал Распу­тин, — понимаешь, голубка?

— Мой будущий тесть был очень сильным, крупным человеком, настоящий колосс. Человек из крови и стали.

И всего за несколько недель он угас... Николай, который ни­когда и не думал, что он так скоро станет императором всей России, расстался со мной, уехал на родину, чтобы присут­ствовать при предсмертной агонии своего отца. Мне тоже пришлось приехать в Россию из Дармштадта, чтобы присут­ствовать при его последних минутах жизни, затем следовать за его гробом и въехать в свою будущую столицу в черном траурном одеянии. Мой брак все комментировали по-раз- ному. Меня обвиняли в том, что я несу смерть...

— Не стоит говорить так, матушка. Смерть настигает только эгоистов и скряг. Тот, кто любит, не умирает..,

— Да слушай ты, Григорий! Через некоторое время мы приехали в Москву, где при громадном стечении народа, клира, нас с ним короновали в полном соответствии с веко­выми русскими законами. Весь город сиял, все были веселы и счастливы...

— Да, да вспоминаю, мне говорили об этом. Разносчики мелких товаров приходили к отцу, рассказывали. Вечерами они после ужина рассказывали о всех этих чудесах... Они говорили, какая бы была красивая, со своими золотистыми пышными волосами, и как святость отражалась на ваших лицах с будущим мужем, когда епископ благословлял ваш брачный союз.

— А знаещь ли ты, что на следующий же день произошла страшная катастрофа?

— Что за катастрофа?