Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Этого «старца» называли краснобаем, распутником, и все в его деревне в Сибири называли его презрительным прозви­щем — Гришка. Он принадлежал к тому слою сибирских крестьян, мужиков, которые отличались как своей склонно­стью к таинству, так и своим примитивизмом. После того, как ему явилась Пречистая Дева, когда он был еще ребен­ком, и он не утонул в реке вместе с младшим братом, Григо- рий долгое время избегал тяготения к невидимому, сверхъ­естественному. Он женился, был образцовым мужем. У него родилось трое детей, две дочери и сын. Но к нему всегда все относились как к лентяю, бродяге, потому что он постоян­но отправлялся в дикие неизвестные места, где только одни редкие отшельники молились в полной, не нарушаемой ничем тишине.

Вот в чем был истинный принцип призвания Распутина. Он брел почти как слепец в бурную эпоху, и его дарования неумолимо влекли его к тому месту, где его ждала его мис­сия и вместе с ней его смерть, — к высшему русскому обще­ству, этому активно действующе му миру, погрязшему в рос­коши, наделенному властью и могуществом, миру, который баламутил весь Санкт-Петербург, не обращая никакого вни­мания на тревоги своего государя и государыни, как и на тот невероятный хаос, в который погрузилась вся страна после окончания русско-японской войны. Распутин в своем по­тертом крестьянском кафтане в своих заляпанных грязью сапогах, бородатый, всклокоченный, пожирал в городе сво­ими широко открытыми глазами этот крупномасштабный спектакль упадка и разврата, который он не умел объяснить, но который его так пугал.

Он, конечно, не святой. Просто он — крепкий мужик, кре­стьянин, который был всегда ближе к лошадям, чем к людям. Он обладал дикими животными инстинктами. Но они никогда не принуждали его к дурному поступку. Этот образ «женщины в бело-голубом», образ Пречистой Девы его пре­следовал повсюду, он видел его в каждой женщине, с кото­рой сталкивался. Он был «неотесанным» ясновидящим. Он едва умел читать. Только уже в зрелом возрасте он одолел ал­фавит и теперь мог ставить свою кривую подпись на бумаге.

Епископ Феофан в Санкт-Петербурге встречал его, помогал ему и преклонялся перед его религиозной силой. И тогда перед ним распахивались двери всех дворцов с их толпами полубезумцев во власти эротических снов и вооб­ражаемых авантюр... И тут же все спекулянты, все авантю­ристы, шпики, околачивавшиеся в привилегированных кру­гах, смекнули, какую выгоду можно получить от такой яр­кой личности. Это был взрыв бочки с порохом, пролет кометы над Невой, — всех петербуржцев околдовал этот свя­той человек из села Покровское! Россия всегда пребывала в экстазе и в страхе, в благости и в пагубе, — чувства славян часто достигают потолка в доверии и недоверии, в любви и в ненависти, в гостеприимстве и ксенофобии...Можно сказать, даже поклясться, что Григорий Распутин грелся под первыми лучами своей славы, даже не понимая, что же такое это с ним происходит...

Если ты родился среди необозримых глубоких сибирских сугробов, вдали от любых проблесков цивилизации и вдруг очутился в громадном городе, самом космополитическом во всей Европе, в котором полно невиданных богатств, где по­стоянно, ежедневно появляются новые изобретения, где жизнь развивается и в хорошем и в дурном направлении, где спаиваются различные миры, то тебя удивить уже ничем невозможно, и в том, что его, замшелого мужика, однажды вечером пригласили к себе хозяева его страны, сам царь, самодержец по божественному праву, глава Церкви импе­рии, Григорий не видел ничего особенного. Он испытывал к этой разодетой супружеской чете, переживавшей постоян­ные мучения, особую нежность, о которой все эти враждеб­но к нему настроенные словоблуды-биографы стараются не говорить.

Прежде всего, он чувствовал родительскую привязан­ность молодого отца (ведь и сам он был отцом и у него был сын, правда, немного старше цесаревича) к несчастному, больному ребенку. Между маленьким немощным принцем и сибирским колдуном сразу установилось какое-то чувство соучастия, чувство такое знакомое, такое человеческое, та­кое простое, заботливое!

Александра теперь заливалась слезами радости перед ал­тарем Пречистой Девы, — Богородица, наконец, обратила внимание на голгофу императрицы. Именноона послала им этого невежественного мужика, который лишь наложением рук на лоб цесаревича тут же добивался его исцеления... и умиротворения души ее, царицы...

Ребенок тихо спал. Догорали одна за другой свечи кан­делябра. Николай, сестры, его жена, на цыпочках вышли из детской.

«Старца» хотели оставить во дворце. Его просили, умо­ляли остаться. Ему приготовили апартаменты... Но он отка­зался. Он всегда в подобных случаях отказывался, и этот че­ловек, которого называют дурным гением царя, который своим губительным влиянием на него привел империю к краху, ничего не принимал, — ни денег, ни богатства, ни почестей...