Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Большая любовь Александры к мужу теперь усиливалась еще и нежным материнским чувством к нему, которое все больше давало знать о себе. Шли годы, а царица еще с дале­кого прошлого, всегда видела в нем отважного рыцаря из легенды, своего возлюбленного, который явился к ней в ее дремучие немецкие леса, чтобы прожить вместе с ней всю жизнь, настоящую эпопею взаимной нежности, и она навер­няка будет видеть в нем такого героя всегда, даже в размы­том будущем, но теперь он становился все более чувстви­тельным, слабым, все более уязвимым. Теперь он был таким серьезным, озабоченным, собранным, но в его порой мрач­ном лице не было ни капли горечи. Он знал, был уверен, что эта разделяемая ими обоими страсть делает ее его верной соучастницей, его идеалом, целью существования! В глазах императрицы всегда сквозил немой вопрос: «Ники, ты не­счастен? Ты так страдаешь... Но ты же знаешь, что я готова разделить с тобой все, что бы не выпало тебе... Иногда и жаркий поцелуй, который подсказывает сердце, становит­ся щитом... он защищает от всех, злых нападок, разгоняет опасные, густые тени...»

И она давала советы, вникала в мельчайшие подробнос­ти, пыталась объяснить многое из того, что и сама не пони­мала. Она настаивала, чтобы он принял разумные, мудрые меры, упрекала его в избытке деликатности, в нерешитель­ности при принятии некоторых важных решений. Он на нее за это не сердился, он брал ее за руки, смотрел ей прямо в глаза и говорил без всякой печали:— Мое маленькое Солнышко из-за меня скрыто за тума­ном и облаками.,. Прости меня, Александра, но я так силь­но тебя люблю.,.

Она клала его голову себе на плечо, ласково гладила его ладонью по шеке и ровным тоном, не поднимая голоса, при­читала:

— Ники, дитя мое, Ники, мой самый обожаемый чело­век на свете, кто же будет любить тебя так же сильно, если не я? Я обешала тебе, клялась никогда не вмешиваться в политику. Я держу свое обещание вот уже десять лет, но сер­дце мое наполняется все большей тревогой... все вокруг по­лучают от тебя слишком много, вытягивают из тебя все, что хотят. Нужно ведь как-то на это реагировать... Небеса по­ставили тебя на царствие, во главе этой империи не для того, чтобы постоянно во всем сомневаться... Царская ди­настия — это крепкая цепь, которая не может разорваться, она должна противостоять любому давлению, любым бурям, нападкам этих бандитов... Мы с тобой окружены людьми лу­кавыми, равнодушными, завистливыми,..

Николаю совсем не нравился столь пессимистический взгляд жены на их окружение, и он попытался ей возразить.

— Ну что ты, Алике, у меня превосходные, настоящие патриоты.

— Но все они — чиновники... Может и способные, насколь­ко им это дано, но они не знают народа, его чаяний, упований...

— Знаю я, знаю, Агсикс. Порой я испытываю приступы глубокого уныния. Как хотелось бы родиться где-нибудь в другом месте, в другой стране... Кто знает, где? Ну, скажем, в одной из деревенек, в Крыму, который мы оба так любим. Ах, как было бы приятно сидеть в благоухающем садике над морем, прислушиваться к ровному биению своего сердца и к звучанию наших двух душ...

Вдруг она произнесла хорошую, рассудительную фразу:

— По-моему, ты не самодержец... Ты — поэт... Но, лю­бовь моя, посмотри на действительность. Теперь, когда Гос­подь подарил нам наследника, у нас больше нет права на со­мнения. Он нам во всем поможет...

Как всегда, ему нравилась христианская уверенность жены, он улыбался, а она уже вела его к узкой, продолгова­той молельне, примыкающей к ее будуару, и оба они там опускались на колени, и в их жарких молитвах находила от­ражение их безупречная, сильная любовь.

* * *

Николай никогда не давал повода свидетелям его жизни усомниться в его врожденной доброте, его мужестве, чест­ности, но увы, он не был рожден для высшей власти. Пони­мала ли его властная, упивавшаяся своим высоким рангом мать отсутствие такой способности у сына? Порой хочется в это верить, верить ее сомнениям, иначе чем объяснить постоянную ее критику его любых действий?

Такую трагическую дилемму дарю навязывали эгоисты- бюрократы, эти интриганы-придворные, которые не стал­кивались ни с каким противодействием своим мелким, ко­рыстным делишкам, и делали управление страной все более трудным, все более опасным занятием.

Неужели на Святой Руси перевелись великие люди, государственные мужи, гениальные политики, в стране, которая была всегда богата на невероятно талантливую элиту?