Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Петроград жил в какой-то странной атмосфере радости, страха и повального пьянства. Все видные государственные деятели прежнего режима находились под арестом, газеты увенчивали лавровыми венками революцию. Слово «Свобо­да!» теперь звучало повсюду не как благородный призыв, а как прямая угроза! На улицах — полным-полно бандитских рож, солдат, дезертировавших из своих полков, уволенных рабочих, крикливых баб, — все они продавали и с удоволь­ствием покупали листовки с карикатурами на царя. Самые скабрезные, смачные, глупейшие шутки вызывали взрывы смеха у этой толпы, такой грубой и невежественной, что только различного рода безумства могли вывести ее из со­стояния апатии.

Перепуганные мешане и дворяне, опасаясь, как бы их не раздели прямо на улице, прижимались к стенам, и, совер­шив перебежку из магазина и обратно домой, чтобы не уме­реть с голоду, тут же возвращались в свои красивые особня­ки и пропадали в их глубинах, чтобы их больше никто не видел.

На улицах Петрограда практически нельзя было встре­тить ни одного полицейского. Брошенный на произвол судьбы город напоминал собой свалку мусора. Домашние слуги убегали со своего места работы, чтобы вступить в ре­волюционные комитеты, в которых накапливались жалобы и угрозы против государя с государыней. В Царском Селе Александровский дворец нельзя было узнать. Двор разбе­жался, некоторых придворных арестовали. Другие находи­лись уже далеко. По широким коридорам, по которым ра­нее неслышно ступали по мягким, пушистым коврам, сло­нялась солдатня в грязных сапогах, в расстегнутых гимна­стерках, в фуражках, съехавших набекрень, — небритые, не­ряшливые, шумливые, они почти все были пьяными. Они бесцельно шатались по дворцу и днем и ночью, бесцеремон­но заглядывая в комнаты. О какой верности бывшей импе­ратрице могла идти речь!

Граф Апраксин, долгие годы бывший гофмейстером им­ператрицы, под каким-то благовидным предлогом исчез на следующий день после возвращения Николая. Нигде нельзя было найти ни графа Граббе, ни генерала Нарышкина, гла­вы военного кабинета императора. Он так ни разу и не при­шел навестить императора. Саблин, любимый адъютант, тот самый, которого вся семья считала своим настоящим другом, Саблин, осыпанный милостями и такими почестя­ми, которые вызывали громадную зависть у его сослужив­цев, тут же повернулся к своим благодетелям спиной. Граф Гендриков, бывший вице-губернатор Орла, тоже заявил о своей лояльности Временному правительству. Но глава но­вого правительства князь Львов отказывался от его услуг. В отличие от этого высокопоставленного государственного чиновника, его сестра, фрейлина императрицы Наталья Гендрикова поступила иначе, — она решила до конца раз- делиты^удьбу государя с государыней и последует за ними не только в ссылку, но и вместе с ними примет смерть.

Император, несмотря на столько испытываемых не­удобств, дезертирств, измен, все же ухитрялся сохранять свою мягкость.

Все же несколько верных слуг оставались с ним рядом. Но среди них не было тех, к кому он был больше всего благо­склонен и расположен, и разумеется, мог бы рассчитывать на их поддержку.

Милейший князь Долгорукий, граф Татищев хотели только одного — оставаться со своими хозяевами, и когда им предложили свободу, они с презрением от нее отказались, заявив, что предпочитают разделить судьбу тех, кому они верой и правдой служили и кого любили.

Один провинциальный адвокатишка, который всегда рядился втогу Робеспьера в этом правительстве трусов, ста­новился все увереннее диктатором. Это был Керенский. Теперь он определял императорскую судьбу, от его воли за­висело, как с ними будут впредь обращаться.

Как и большинство персонажей этого безумного театра, которым непременно становится страна в тисках восстания, Керенского пьянили те роли, которые он, наконец, мог иг­рать, та неожиданно приобретшая такую важность его лич­ность, которую он придавал себе. Можно сказать, что он сыграл губительную роль в судьбе России.

Опьяненный своим взлетом, встав во главе революцион­ной власти, он всего на несколько месяцев вышел из своего жалкого подполья и теперь принимал шумные здравицы, уверенно передвигался под гром аплодисментов, повсюду представлял себя спасителем нации, поселился в император­ских покоях, принимал там иностранных послов и.своих министров в тех самых залах, в которых предыдущие цари и после Николай II принимали членов своих правительств. Все это наполняло этого интеллигента-марионетку духом квасного братства и ярмарочного равенства, отчего он про­сто терял голову, и такое глупое состояние можно был о даже ему простить. Очень скоро его прогонит Ленин со своими новыми пришельцами, и ему придется бежать как опереточ­ному конспиратору в женском платье, под улюлюканье, при­баутки и плевки распоясавшегося народа, который мечтал только об одном, — схватить все эти одну за другой полити­ческие «звезды» и втоптать их в грязь, перемешанную с кро­вью...