Александра Федоровна. Последняя русская императрица

В 1894 году выдающийся русский философ и поэт Вла­димир Соловьев начал публиковать свои труды. В Петер­бургском институте экспериментальной медицины рус­ский ученый Иван Павлов, достигший выдающихся ре­зультатов в медицине, проводил свои замечательные опыты по физиологии животных, связанной с центральной не­рвной системой, за что в 1904 году получил Нобелевскую премию.

Молодые художники, отходя от академизма и декадент­ства, пытались возродить древнее русское религиозное ис­кусство. Один русский художник-портретист стал одним из самых знаменитых в Европе, — его звали Валентин Серов. Великие пианисты из Москвы и Санкт-Петербурга сопер­ничали в своем искусстве друг с другом.

Николай Римский-Корсаков дирижировал Санкт-Пе­тербургским симфоническим оркестром, среди его учени­ков был один, очень талантливый, развивавший в музыке совершенно иное, чем у учителя, направление. Он искал в народном фольклоре, в народной музыке такие музыкаль­ные темы, которые потом обеспечат ему бессмертие в искус­стве. Его звали Игорь Стравинский! Позже во весь голос за­явил о себе еще один ученик Римского-Корсакова — Сер­гей Прокофьев.

В Санкт-Петербург из Москвы приехал мелкопоместный дворянин, чтобы учиться музыке у Чайковского и Танеева. Это был Сергей Рахманинов. Один молодой человек с кра­сивым басом начинал свою карьеру оперного певца. Это был знаменитый Федор Шаляпин. Сергей Кусевицкий создал свой симфонический оркестр в Москве, которым и дирижи­ровал. Между двумя оркестрами началось беспримерное музыкальное соперничество, которое только приветствова­ли изысканные музыкальные вкусы государя с государыней, которые устраивали концерты, поощряя таким образом, и того и другого.

Во всех крупных городах империи, во многих одновре- менно, возникали оперные труппы. Тифлис, Киев, Одесса,

Москва соперничали, своими творческими постановками, своими престижными программами спектаклей. Музыкаль­ный сезон обычно длился восемь-девять месяцев в году. Только в одном Санкт-Петербурге работало четыре оперных театра. Николай уже думал о создании Народного музыкаль­ного дома, в котором простые русские люди с небольшим достатком смогли бы слушать шедевры музыкальной куль­туры или песенного искусства за чисто символическую пла­ту — двадцать копеек! Такой Народный дом на самом деле был построен через несколько лет, в 1901 году.

Тем не менее такая его идея была принята в штыки кон­серваторами и всякими реакционно настроенными мелома­нами, которые считали, что тем самым делается уступка в искусстве вульгарщине!

В конце весны 1897 года уставший от напряженной рабо­ты царь уехал на несколько дней, чтобы поохотиться и от­дохнуть в сельской местности, на природе. Александра, из­мученная своей беременностью, почти не вставала со свое­го шезлонга. В июне у нее родилась здоровая, пухленькая девочка, великая княжна Татьяна, к великому огорчению роженицы и великой радости вдовствующей императрицы, которая повсюду трезвонила:

— Моя невестка не способна дать нам наследника!

Интересно знать, почему она так считала?

Императрица сама кормила грудью новорожденную Та­тьяну. Этого имени уже давно не было в семье Романовых. Поэтому молодая императорская чета и настаивала на нем во имя прошлого своего престижа и своей религиозности, — в память о святой Татьяне.

Александра выглядела очень усталой. Она так любила свою маленькую дочурку уже только за то, что ее появление освобождало государыню от всякой светской деятельности в конце этого года, когда петербургская знать проявляла свою особую жадность к различного рода праздникам и тор­жествам.

Император, очарованный тем, что он снова стал отцом, часто уходил из своего рабочего кабинета, чтобы навестить малышку. Что тут же дало одному злому журналисту повод написать: «Вот вам, император, — да он гораздо больше проводит времени в детской, чем за своим рабочим сто­лом...»

Их семейная жизнь отличалась, как и прежде, простотой, свойственной добропорядочным счастливым буржуа, кото­рые ужасно рады видеть, как их семья увеличивается, и от этого их взаимная нежность с каждым днем только усили­валась.

А эти увешанные бриллиантами придворные гадюки ис­правно выделяли свою ежедневную порцию яда:

— Императрица настолько ослабла, что не может кормить ребенка. Она наверняка подорвет здоровье девочки!

— Она настолько разочарована тем, что у нее родился не сын, а дочь, что теперь постоянно недовольна, дуется на всех...

— Она не показывается на людях, не может пережить сво­его поражения!

— Это — ее последняя попытка, вот увидите. Говорят, что ее личный акушер весьма пессимистично настроен, а царь не скрывает своей горечи...

Боже, как же нравится приличным людям представлять действительность в соответствии со своими низменными инстинктами!

К счастью, во всех этих россказнях, передававшихся из уст в уста в гостиных императорского дворца и в аристокра­тических салонах столицы, не было ни грамма истины.

* * *