Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Покровское, родная деревня Распутина! Ее дорогого отца Григория! Александре хотелось опуститься на колени. Но она сделала это мысленно. Вот она перед ней, эта богатая деревня; в окнах домов стояли горшки с цветами, на скотных дворах было полно коров и свиней. Дом Распутина можно было сразу узнать: высокий, двухэтажный, он возвышался над простыми крестьянскими избами. Так вот откуда когда-то «старец» ушел и дошел до чертогов императорского дворца, чтобы спасти от смерти ее ребенка…

Николай, которому Боткин передал ее просьбу, подошел к жене. Он нежно обнял ее за талию и затем очень тихо, словно бесшумно выдохнув, сказал ей:

— Алики, любовь моя, ты правильно сделала, что позвала меня.

— Ведь в этой деревне родился наш друг, не так ли?

Они оба увидели дом Распутина, — на целый этаж выше остальных. Все окна были распахнуты. Оба стали осенять себя крестным знамением в наступающей ночи. Александра, казалось, не могла оторвать глаз от этой деревни, этого спокойного, умиротворенного пейзажа, и она быстро пошла к корме парохода. Николай пошел за ней следом.

— Посмотри, Ники, за кормой остается золотистый след…

— Это — знак верности, моя любовь…

Они принимала это слово так близко к сердцу. Верность! Она, прежде всего, дарила ее Господу, который не мог желать ничего плохого, созданным Им тварям. Ее внутренняя взволнованность прошла. Она улыбалась Николаю, детишкам, которые подбежали к ней, чтобы понаблюдать за закатом солнца, когда оно начнет тонуть в этой широкой, вольготной реке.

— Завтра прибудем в Тобольск, — сказал царь, взяв нежную руку Александры в свою.

В субботу, 19 августа, в конце дня, перед глазами путешественников возникли очертания тобольского кремля и золотые маковки городских церквей. Тобольск, который считался со дня основания столицей Сибири, в 1917 году насчитывал всего 20 тысяч человек. Город, по существу, был изолирован от остальной России и считался «тихой заводью», до которой не долетали громкие события империи. От Тюмени, ближайшего к Тобольску города, нужно было преодолеть по воде более 300 километров.

Постепенно город представал перед ними, словно только что вышел из старинной сказки. На высоком холме, — два с половиной десятка церквей с золотыми куполами. Все они были окружены зубчатой стеной древней крепости. Пароход приближался, и теперь были видны несколько больших аккуратно выбеленных церквей, а дальше — неприглядные административные здания, а по обеим сторонам узких, кривых улиц — одноэтажные деревянные домики выстроились в беспорядке. Когда пароход подошел к пристани, император увидел на ней большую толпу людей.

Императрица велела своим детям перекреститься перед этими возбужденными жителями, которые не спускали с них всех глаз.

В сумерках пароход пришвартовался у причала Западно- Сибирской торгово-пароходной компании, и командир сопровождающего отряда Кобылинский с князем Долгоруким сошли на берег, чтобы осмотреть жилые помещения, выделенные путешественникам и царской свите.

* * *

Тобольская ссылка началась, и пленники не испытывали особого чувства неудовлетворенности. Здесь царская семья не испытывала больших лишений. В Царском Селе, с негласного разрешения Керенского, охрана каждый день чинила им тысячу неприятностей. Первые недели, проведенные в Тобольске, в конце лета пленники, как это ни парадоксально, чувствовали себя хорошо, им там даже было приятно. Все же славянский фатализм — вещь всемогущая! Сам Николай в это время испытывал такой душевный покой, которого у него давненько не наблюдалось. Разумеется, в строгом доме губернатора, служившем им тюрьмой, об особых удобствах мечтать не приходилось. К тому же им было запрещено выходить из дома или со двора. Им разрешалось посещать утренние богослужения в соседней церкви, но в это время полиция запрещала вход в собор прихожанам. Царь каждый день в девять часов утра пил чай в компании великой княжны Ольги. Другие дети завтракали в столовой.

Александра не выходила из своей комнаты до полудня. Она по-прежнему мучилась болями в ногах и порой просто не могла сделать ни шагу.

Она посвящала долгие часы молитвам, давала уроки географии и истории своему сыну, чинила одежду мужу и себе и всем детям, так как их гардероб изнашивался и постепенно проходил в негодность. По вечерам играли в бридж. За стол усаживались князь Долгорукий, княгиня Гендрикова, граф Татищев, два преподавателя Алексея, — швейцарец Жильяр и англичанин Сидней Гиббс, доктор Боткин, который постоянно с тревогой следил за состоянием здоровья царицы, старался не допускать излишней усталости пациентки, оградить ее от ненужных треволнений. Николай иногда вслух читал свои любимые произведения — роман «Войну и мир», рассказы Тургенева, Мельникова-Печерского, рассказы Чехова и фельетоны Аверченко.

Иногда великие княжны с братом устраивали спектакли, разыгрывали короткие комедии на трех языках — русском, французском и английском.

В девять часов вечера все собирались на последнее чаепитие на день. В одиннадцать все укладывались спать.