Александра Федоровна

Много препятствий преодолевала Александра Федоровна, утверждая свое влияние. Обходными путями шла она к цели; не всегда можно было открыто выразить свое подлинное намерение или раскрыть свою настоящую природу. То в выпуклом, то в вогнутом зеркале отражалась ее душа. И в том и в другом случае характеристика была бы ложная. О многих свойствах ее приходится судить условно. Не мало черт было искусно замаскировано притворством поведения и лживой словесной формулой.

Царица афишировала свою любовь к России. «Ты знаешь, как я люблю твою страну, которая стала моей», — не уставала она говорить своему супругу. Эту аффектированную любовь надо было примирить с неподдельной привязанностью к Германии, которая, конечно, занимала более значительное место в сердце Гессенской принцессы. Особенно остро ощущалось противоречие во время войны. Царица должна была молча, если не сочувственно, относиться к борьбе с «.немецким засильем», ставшей официальным штампом патриотической благонадежности. Ни одним мускулом своего лица нельзя было выразить сомнения в «немецких зверствах», которые, с легкой руки квасных шовинистов и продажных писак, ■сделались монопольным пороком одних только германцев. Она открыто возмущалась немцами или восхваляла доблесть и милосердие русских войск, мечтала вслух, обязательно вслух, о гибели немецкого флота и пела дифирамбы войне, которая, по ее мнению, «подняла дух, очистила много застоявшихся умов, объединила чувства»

Но одновременно с этим она все делает для того, чтобы облегчить участь «несчастной Германии», окруженной со всех сторон врагами. У царицы есть одно могущественное средство, которое надо лишь умело направить, это — воля самодержца. Этим средством она владеет, и нет такой силы, которая могла бы ей помешать.

Война продолжалась ... Если бы от царицы зависело, она бы прекратила войну сразу. Исподволь она приучала Николая II к мысли, что кровопролитие пора остановить. Взрыв «человеколюбия» заставлял ее произносить чуждые ее природе сентиментальные слова о мире и утешении, о том, что ненависть должна прекратиться на земле и тогда расцветет краса и покой «возлюбленной» России. Увы, чувствительности хватало ненадолго. Спустя несколько минут, она забывает о том, что «птички поют что природа воскресает и хвалит господа», и со всей мстительностью обрушиваётся на ненавистного Гучкова, злого гения войны. «Ах, неужели нельзя было повесить Гучкова», — скорбит ее «человеколюбивая» душа. Узнав, что Гучков собирается ехать с депутацией к царю, она втайне мечтает о железнодорожной катастрофе, надеясь таким путем отделаться от него. Поставьте ее на место стрелочника, и она, не задумавшись, бросит под откос поезд с сотнями человеческих жизней, лишь бы погубить одного врага. Какой зловещий орнамент для христианского смирения царицы!

Г Она не решается открыто выступить в защиту немцев. Это было бы опасно и могло бы подорвать доверие к ней Николая. Кампания ведется тонко и незаметно. Кто может заподозреть ее в малоценности похвал, которые она расточает по адресу армии, тем более, что Державный вождь армии — сам царь? Она хотела бы, чтобы имя русских войск вспоминалось впоследствии во всех странах со страхом, уважением и с восхищением. Она, конечно, за победу. Но ... «победа не означает грабежа» О зверствах немцев полагалось говорить много и вслух. О грабежах русских войск царица упоминает вскользь и втайне. Ее забота об устранении грабежей так понятна. Ведь, чем дисциплинированнее будет русская армия, тем меньше урону нанесет она городам и жителям Германии.

Уж если «еминуема война, то пусть, по крайней мере, она будет не так разорительна для Германии. Она восторгается вслух подвигами русских войск, но не может скрыть своего восхищения пред героизмом и организованностью своих соотечественников. Общераспространенное мнение о «германском засильи» она ослабляла очень метким замечанием: «наши собственные ленивые славянские натуры, без всякой инициативы, сами виноваты...». Ее положение во время войны было достаточно двусмысленно; она вынуждена была оказывать влияние незаметно, не привлекая к себе внимания, прикрываясь общими соображениями гуманности и человеколюбия. Она близко принимает к.сердцу заботы о военнопленных, рассчитывая таким путем облегчить участь немецких офицеров и солдат. При 'случае она готова реабилитировать в глазах царя немецкую армию в связи с применением газов и других варварских способов ведения войны. Открыто посредничать с целью приблизить мирные переговоры — опасно. Она состоит в секретной переписке со своими родными, которые, конечно, не упускали повода, чтобы заразить ее тревогой за судьбу Германии. Брат ее предпринимал даже более активные шага. Еще в 1915 г. он послал в Стокгольм доверенное лицо, уполномоченное, очевидно, работать в направлении сепаратного мира. Это лицо вручило Александре Федоровне верительное письмо. Царица осведомляла обо всем Николая II. Царь, видимо, не оставался глух ко всем нашептываниям своей супруги, и мысль о сепаратном мире нашла себе место в его \юзгу.