Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

   — В определённом смысле с ними будет проще, чем с прачками. Моряки — народ грамотный, сознательный.

Быть может, их ухаживания чуть грубоваты, так вы не беспокойтесь, большевики приставят к вам надёжную охрану. Сегодня же поезжайте в Гельсингфорс. Матросы организовали там свой Совет — Центральный комитет Балтийского флота, или Центробалт. Руководит им большевик Дыбенко. Однако в Гельсингфорсском Совете верховодят меньшевики и оборонцы. Завтра на Соборной площади состоится митинг. Во всём опирайтесь на товарища Дыбенко. Резолюцию я вам продиктую по телефону.

В Гельсингфорс она приехала ранним утром. Светило солнце, и было по-летнему тепло. Вокзал поразил своим великолепием и чистотой. После питерской суматохи и напряжения жизнь здесь казалась размеренной и патриархальной.

Устроившись в уютном номере гостиницы «Фения», она с наслаждением опустилась в мягкое покойное кресло, погладила пушистый ковёр, выпила вкусный кофе, который горничная принесла ей прямо в комнату. Потом приняла ванну, с улыбкой подумав, что впервые за этот бурный месяц моется горячей водой. После ванны ею овладело состояние какой-то неизъяснимой неги и истомы. Она вспомнила, что ещё не дышала лесом и травой эту весну. До встречи с товарищами из большевистского комитета оставалось ещё два часа. Она быстро оделась, перебежала площадь, села в пригородный поезд и через двадцать минут уже бродила по сосняку. Её босые ноги остро чувствовали нагретую солнцем землю, сухие иглы, мелкий белый песок.

Выйдя на лесную полянку, она бросилась на траву и долго-долго глядела в белесоватое, как глаза чухонских молочниц, небо. Всеми лёгкими впитывала она живительный, густо насыщенный сосной воздух, а мысли убегали далеко-далеко, в раннее детство, на мызу Куузу, где дедушка-финн строил своё молочное хозяйство и где в мирной повседневности никто не думал о великих войнах и социальных переворотах.

Финляндия! Отсюда начинались самые разные этапы её жизни. Девочкой-подростком посещала она с матерью финских друзей в их красиво убранных гельсингфорсских квартирах, которые были скромнее питерских, но уютнее. В честь гостей из Петербурга вечером зажигали не лампы, а множество свечей в канделябрах, и в комнатах играли необычные, таинственные тени.

Потом, работая над книгой «Жизнь финляндских рабочих», она часто приезжала сюда, встречалась с вождями социал-демократии — Урсином, Маннером, Хильей Пярссинен.

И вот в новый, важнейший этап её жизни она опять оказывается в Стране тысячи озёр. Чем её обогатит этот этап? Какие сулит встречи?

В свои сорок пять лет она по-прежнему была необыкновенно привлекательна. Её стройное гибкое тело казалось натянутым как стрела, готовая вылететь из лука. Она всегда была интересным собеседником, с неизменным чувством юмора, иногда чуть язвительным...

В Мариинском дворце, где помещался большевистский комитет РСДРП, её уже давно ждали. Когда ей навстречу вышел богатырь матрос с иссиня-чёрной бородой, она уже поняла, что это Дыбенко и что она влюблена в него. По тому, как блеснули его огромные чёрные глаза, было видно, что её чувство взаимно.

— Товарищ Коллонтай, — заговорил Дыбенко чуть хрипловатым басом. — Народ на Соборной площади уже собрался, но связь с Петроградом прервана, и получить ленинскую резолюцию мы никак не можем. Так что придётся начинать без заготовленной резолюции.

Огромная площадь была запружена народом. Кроме русских матросов, в толпе было много финнов.

Ступени собора, заменявшие обычно на митингах трибуну, тоже были усеяны людьми. Протиснуться туда было невозможно.

   — Как же я буду говорить? — встревожилась Александра. — Меня же никто не увидит!

   — А вот так. — Дыбенко присел на корточки. — Тёма, подсоби, — сказал он стоявшему возле него матросу.

Через минуту Александра сидела на широких плечах Дыбенко. Взметнувшись над толпой, она почувствовала головокружение. Ей почудилось, что её, шестилетнюю Шуриньку, переносит через бурлящий поток бородатый адмирал без погон. Но пахнет от адмирала, как от полотёра Андрюши...

   — Товарищ Коллонтай, народ ждёт, волнуется, — прошептал Дыбенко, слегка поведя плечами.

   — Интересно, что тебе пишут из дома, товарищ, — начала Александра, ещё не очнувшись окончательно от нахлынувшей грёзы. — Небось пишут, что стало голодно? Нечего есть, а? Детишек и то одеть не во что? Или что твой брат вернулся с фронта безногим? Или даже ещё не вернулся, а лежит в госпитале, откуда прислал письмо? А что пишет твоя сестра? Что хоть иди на панель — другого выхода нет: обуться, одеться не во что, с голодухи хоть помирай! Нет больше сил смотреть, как мучаются старики родители, как малые дети мрут с голоду! А что пишут тебе односельчане? Что твоя жена или невеста, изнывая без мужской ласки, ходит к твоему соседу, увернувшемуся от службы?

Толпа всколыхнулась.

   — Да эта барынька прямо в сердце матросское заглянула... Баба, а усё понимаить... — послышалось с площади.

Сквозь толпу к Дыбенко пробился запыхавшийся Куусинен, большевик из гельсингфорсского Совета.