Александра

Постоянно приходят новые родственники. У постели больного непрерывно читает молитвы священник Иоанн Кронштадтский, считающийся Святым.

Аликc попадает в мир, пока для нее чуждый. Изо всех сил пытается она утешить Николая, не отваживавшегося выходить из дому. При этом мысли о предстоящей смерти царя и саму Аликc наполняют беспокойством — она начинает предчувствовать, чем обернется для нее внезапный переход трона к Николаю. Брату Эрнсту Людвигу она пишет: «…молись за меня, ибо я так сильно страшусь этого момента и ни Тебя, ни Папа со мной не будет…» Усердно исписывает она дневник Николая молитвами и обнадеживающими изречениями. И не только: в лихорадочной суете врачей, советников, адъютантов, членов правительства и домочадцев Аликc видит пренебрежение первенствующим положением Николая как будущего царя. Поэтому чувствует себя обязанной напомнить ему об этом в его дневнике: «Ты должен позаботиться о том, чтобы врачи говорили сначала Тебе, как обстоят дела с Твоим отцом, и только с Тобой советовались — поскольку Ты будущий царь…»

Однако Николая больше беспокоит состояние отца — и мысли, что будет с ним, если его отцу суждено умереть. Доныне Николай воспитывался солдатом и к обязанностям престолонаследника еще не готовился. Царь, которому было всего сорок девять лет, еще не знакомил его с управлением государством. Еще слишком рано для сына, еще достаточно времени для него самого, считал царь. Мысль о том, что ему внезапно придется унаследовать трон, вызывает у Николая панику. Между чтением докладов министров и бесед с врачами Николай, — как показывает его дневник, — молится о Божьей милости.

Однажды, когда ему становится немного лучше, царь Александр призывает Николая к себе. Собрав все силы, он говорит сыну то, что хотел бы передать ему как политическое завещание: не продолжать либерального пути его предшественника, царя Александра И, ибо путь этот не спас того от бомбы революционеров-анархистов; во всех своих решения на первое место ставить внутренний и внешний мир страны, с тем чтобы государство могло бы свободно и спокойно развиваться, и сохранять самодержавие как историческую форму правления в России.

«Рухнет самодержавие, не дай Бог, — слышит Николай настоятельные слова отца, — тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц…

Люби все, что служит ко благу, чести и достоинству России, — взывает царь к своему сыну. — Охраняй самодержавие, памятуя при том, что Ты несешь ответственность за судьбы Твоих подданных перед Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость Твоего царского долга да будет для Тебя основой Твоей жизни. Будь тверд и мужествен; не проявляй никогда слабости. Выслушивай всех, в том нет ничего позорного, но слушайся только Самого Себя и Своей совести.

В политике внешней — держись независимой позиции. Помни — у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн. В политике внутренней — прежде всего покровительствуй Церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед.

Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства!»

Николай воспринимает это обращение умирающего отца как наказ и завещание и дает себе слово уважать последнюю волю родителя. Чувство долга будет определять образ его действий в первые годы правления. Но сможет ли он удержать то, что ему передано?

Спустя два дня 1 ноября (в России 20 октября) 1894 г. наступает развязка. Извещая о ней письмом королеву Викторию, Элла знакомит нас с первым тягостным переживанием Аликc:

«…несмотря на плохие заключения врачей, мы надеялись до последнего. К нашему утешению он умер христианином, каким был всегда (…) Как Ты знаешь, был как раз мой день рождения. Саша [Александр] провел очень плохую ночь и был настолько слаб, что мы с самого утра перешли к нему в дом. И Ты только подумай: он велел позвать меня к себе, чтобы поздравить меня и Сергея… после чего поцеловал всех нас, одного за другим. У него был чистый голос и совершенно ясный рассудок, но мы уже видели смерть в его глазах. Его дети и Минни встали вокруг него на колени, также Аликc, которая пыталась всех утешить, словно маленький ангел.

Некоторые из нас находились в соседней комнате, дверь была открыта, и нам была видна его голова. Он сидел в кресле, так как лежать в кровати из-за слабого сердца и водянки было для него мучительно. «Теперь, — молвил он, — помолитесь за меня…» — Позвали его духовника, а мы все встали на колени. Затем он попросил причастия, после чего послали за особо почитаемым в стране Иоанном Кронштадтским. Двери закрыли, но дети мне потом рассказывали, что когда он почувствовал у себя на голове руку священника, то сказал: «Как хорошо» (…) Его соборовали, после чего Саша [царь Александр] сказал, мол, пусть священник пойдет и успокоится, а потом вернется, что тот и сделал. Затем они еще говорили между собой и с другими…