Александра

Впрочем, и другие внуки и внучки стараются в регулярной переписке с королевой обращаться к ней вежливо (и почтительно), — даже став уже взрослыми. Так примерно в это время, в 1881 г., двадцатидвухлетний принц Вильгельм Прусский пишет из Вены письмо, в котором сообщает о свадьбе австрийского кронпринца Рудольфа с принцессой Стефанией:

_{Письмо десятилетней Аликc своей бабушке в Англию}

«Нас [12] настолько тепло встретили в Вене, что мы были совершенно ошеломлены. Все были к нам настолько любезны, и через два дня мы уже чувствовали себя как дома, словно мы давно знакомы со всеми пятьюдесятью эрцгерцогами и принцессами. Стефания выглядела очень хорошо и прелестно, но у жениха вид был совершенно несобранный и скорее отсутствующий, во всяком случае, более рассеянный, чем подобало бы…[13]»

Спустя восемь лет этого же кронпринца — единственного сына австрийского императора Франца Иосифа — найдут мертвым вместе с юной подружкой Мэри Ветсера [14] в охотничьем замке Майерлинг.

Вильгельм тоже не прочь польстить могущественной бабушке:

«Мы оба совершенно единодушны в нашей любви и восхищении Англией и вообще всем английским; особенно очаровали нас прекрасное богослужение и англиканская церковь…»[15]

Однако восторги вскоре стихают — как только принц становится кайзером Вильгельмом II. С религией Вильгельм попал в самое яблочко: английская королева придает большое значение церковной традиции, к протестантству с уважением относились и ее дочь Алиса и великий герцог Людвиг IV, передав это чувство своим детям. Среди пяти сестер к религиозному миру более других тяготеют Элла и Аликc.

Виктория, Элла, Ирина: судьбы сестер

«Общим для Эллы и Аликc была созерцательность, — вспоминает Эрнст Людвиг о своих сестрах, — и поэтому им более других сестер был доступен русский мир…»

«В целом над нами главенствовала моя старшая сестра Виктория, — пишет далее сын и наследник гессенского великого герцога. — Будучи наиболее рассудительной, она, как самая старшая среди нас, была и сильнейшей физически, так что мы подчинялись ей и в этом. Имея очень благородные черты лица, она и внешне больше всех нас напоминала свою мать. После чая она читала нам истории и благодаря этим ранним упражнениям приобрела навык удивительно хорошо читать вслух. Особенно зачаровывали нас юмористические истории в ее исполнении. Девушкой она считала недостойным показывать добросердечность и поэтому часто оставалась непонятой, на что легко реагировала резкостью, так как сметливость помогала ей давать хлесткие ответы…»

Об Элле, которая была на восемь лет старше Аликc, Эрнст Людвиг сообщает: «Именно Элла была среди сестер мне ближе других; мы почти всегда понимали друг друга, ибо она относилась ко мне так, как ни одна из других сестер. Это была одна из красивейших женщин, так как ее фигура была совершенна во всем. У нее был теплый голос; питала особое пристрастие к живописи и рисунку. Еще ей доставляло большое удовольствие красиво одеваться, но не из тщеславия, а из радости творить прекрасное. Обладая большим чувством юмора, она могла с увлекательным комизмом рассказывать о происшедшем с ней».

Следующая за Викторией и Эллой по возрасту — Ирина. О ней Эрнст Людвиг говорит так:

«От отца сестра Ирина, в частности, унаследовала абсолютную сердечную доброту, от бабушки — стеснительность. Еще ребенком стремясь улаживать споры между сестрами, она постоянно беспокоилась о том, чтобы мы поступали правильно и ничего не забывали. Будучи сангвиничкой, она часто не знала меры, так что мы называли ее «Aunt Fuss»[16]. Она отменно ездила верхом и, подобно мне, пристрастилась к танцам. Часто мы, напевая мелодию, танцевали в паре в пустом зале…»

Сам Эрнст Людвиг обладает открытым характером и даром живописца. Для своих сестер он кавалер; когда в 1892 г. умрет отец, он станет для своей младшей сестры первым доверенным лицом и другом, — более того, рядом с братом, который вступит в наследство как великий герцог Гессенский и Прирейнский, Аликc будет исполнять представительские обязанности. Свою младшую на четыре года сестру Эрнст Людвиг характеризует следующим образом:

«Аликc была красивой уже ребенком, причем таким серьезным человечком. Особым юмором она не отличалась. Как у всех сестер, у нее было великодушное сердце, а чувство долга просто безграничным. Если она за что-либо бралась, то всегда старалась довести до конца. После смерти Мэй она стала самой младшей и обижалась, что ей не всегда все говорили. Она была хорошей подружкой для отца и делала все возможное, чтобы скрасить его жизнь.

Мы всегда были вместе, и позднее, если не считать ее собственной семьи, я оставался для нее любимейшим, что было у нее на этой земле. Так как она легко смущалась и при этом понуривала голову, а смеялась только под настроение, — ибо это не вязалось с ее честностью. — часто думали, что она несчастлива, скучает или недовольна…»