Александра

Это как в кошмарном сне, слава Богу, Папе не довелось дожить до того, как все теперь встали друг против друга. Да, у этих храбрых солдат можно ежедневно учиться тому, как никогда не жаловаться, стоически переносить свои страдания; на днях мне так стало жалко одного, он, должно быть, терпел такую большую боль и лишь приговаривал: «Ничего, Христос терпел и нам велел…» Такие слова и эта глубокая вера меня сильно тронули. Еще я получаю такие славные письма от солдат различных полков с фронта, они благодарят за вещи и находят такие красивые слова, такие обнадеживающие (…) Да, наши чувства никогда не изменятся из-за всего этого, я по-прежнему молюсь за Вас (…) Сердце обливается кровью от такого большого горя, и, определенно, лучшие на фронте (…) Слава богу, Твои славные воины по другую сторону [не на фронте против России] — да они никогда и не были бы такими жестокими, как п[руссаки]. Сердцем и душой я с Тобой и Твоей милой семьей…»

Царь не реагирует, — во всяком случае, в ответной телеграмме — ни единым словом на упоминавшиеся Александрой письма от Маши и Эрни. Все же на этом дело не кончается.

Осенью того же 1915 года княгиня едет в Дармштадт по приглашению великого герцога, который добился для нее свободного проезда. Там она получает письмо для царя, его министра иностранных дел и царицы, а также паспорт, по которому может проехать в Петроград через Берлин, Копенгаген и Стокгольм.

Письмо царю содержит совет согласиться на мирные переговоры и заверения кайзера Вильгельма в том, что Россия получит выгодные условия, и еще намек на то, что Англия уже предоставила на рассмотрение в берлинскую имперскую канцелярию сепаратное мирное предложение. В конце письма утверждение, что примирение России с Германией необходимо для сохранения династий в Европе.

К письму прилагаются проект договора для министра иностранных дел и личное послание для царицы. В нем великий герцог клянется в верности семейным узам и заключает: «Я знаю, как Ты сильно обрусела; тем не менее я все же не могу поверить, что Германия вычеркнута из Твоего немецкого сердца…»

Когда княгиня Васильчикова передает письма для царя и царицы с посланием министру иностранных дел Сазонову, тот высказывает возмущение тем, что она вообще взяла на себя подобное поручение. В тот же вечер министр идет на доклад к царю. Тот — по свидетельству очевидца — хлопнул обоими письмами о письменный стол и раздраженно спросил о записке для министра. На ее содержание он реагировал с досадой: «Позор делать мне такие предложения! Как мог этот помешанный интриган осмелиться передать мне нечто подобное! Все это не что иное, как паутина лжи и неискренности! Англия, видите ли, намеревается предать Россию! Что за чушь! Что будем делать с Васильчико-вой? Каковы ее планы?»

«Вернуться в Земмеринг, где она должна внести залог за уход из-под домашнего ареста…»[96] — объясняет Сазонов.

«Неужели она действительно думает, что я позволю ей вернуться в Австрию? Она больше не покинет Россию. Я сошлю ее в ее имение или запру в монастырь. Завтра же уточню это с министром внутренних дел».

В глазах царицы все это хитрость кайзера Вильгельма; приписываемое Англии нарушение верности союзу особенно рассердило Николая, — в любом случае, он ничему из этого не поверил.

Но из-за этих писем и пренебрежения княгиней элементарных норм конфиденциальности, царь чувствует себя в высшей степени скомпрометированным.

Васильчикова оказывается под домашним арестом в своем имении в Черниговской губернии.

Скандал же на рубеже 1916 года становится в Петрограде темой для разговоров, не особенно благоприятных для репутации царицы. И в Берлине газеты сообщают об «отправке княгини Марии Васильчико-вой великим герцогом Эрнстом Людвигом Гессенским в Петроград» и о том, что она проездом в Берлине встречалась с ведущими членами правительства, в том числе и со статс-секретарем Яговым.

Более того, княгиня не мирится со своим положением и ходатайствует о возвращении в Германию.

Из возникшей по этому поводу переписки между Россией, Берлином и Дармштадтом следует, что великий герцог действовал по инициативе Берлина и что, весьма вероятно, за ним, — как, в отличие от Александры, предполагал царь, стоял Вильгельм. Однако эту миссию Эрнст Людвиг взял на себя лично, и теперь был скомпрометирован. Из Берлина ему порекомендовали придерживаться версии, что посредница хотела отправиться в Петроград на похороны, и великий герцог помог ей оформить необходимые документы и получить разрешение Австрии только на эту поездку. «У Австрии хватит такта не вникать в подробности этого дела, — пишется в послании Эрнсту Людвигу из Берлина, — а если австрийское правительство пожелает что-либо узнать, то отсюда [из Берлина] ответят, что нам известно лишь то, что Маша в Дармштадте. В этом случае, возможно, было бы уместно, чтобы Ты написал австрийскому императору…»