Письмо, в котором выраженные взгляды скорее совпадают с точкой зрения германского кайзера, чем дружившего с княгиней царя, через германского посла в Вене попадает в Гессен. Эта позиция, по-видимому, становится известна как в венских, так и в германских дипломатических кругах, поэтому достаточно было одного небольшого шага, чтобы связать русскую княгиню с тайными мирными переговорами.
Случайно в это же самое время и независимо одно от другого как в Берлине, так и в Петрограде уже зондируются условия возможного заключения мира. Из тайного меморандума берлинского министерства иностранных дел (от 27.11.1914) совершенно очевидно, какая избрана стратегия на будущее: вбить клин между союзниками, Россией и Францией, «разделаться» в военном отношении с Сербией, чтобы вывести из этого района германские части вместе с австрийскими подразделениями и бросить на их Францию, и, в перспективе, открыть путь через Турцию на Египет. Россию надлежало поставить в ситуацию, когда она бы сама попросила о сепаратном мире. Ради этих целей Германия еще более увеличила расходы на пацифистскую пропаганду среди русских военнопленных и через агентов в России.
За шесть дней до этого, 21 ноября, в Петрограде царь изложил французскому послу как представителю главной союзницы России план Генерального штаба на случай германских мирных предложений. В нем речь шла о корректировке границ в Восточной Пруссии, Польше, Галиции и Болгарии «после уничтожения германского милитаризма», а также о придании Константинополю статуса нейтрального города под международным контролем.
И вот на фоне подобных планов на будущее воюющих держав княгиня Васильчикова передает германские и австрийские предложения России о сепаратных мирных переговорах. Ее первые намеки доходят до царицы в начале 1915 г., и Александра прилагает ее послание к своему письму царю от 9 марта 1915 г.:
«(…) Прилагаю письмо от Маши из Австрии; ее попросили направить его Тебе ради мира. Разумеется, я ни теперь, ни когда-либо не отвечу на ее письмо…»
Спустя месяц в письме Александры Николаю от 17/ 30 апреля 1915 г., к которому на сей раз, видимо, после соответствующей реакции царя, ничего не прилагается, появляются такие строчки:
«…получила длинное письмо от Эрни — покажу его Тебе после Твоего возвращения, он говорит, что если кто Тебя и понимает и знает, что Ты испытываешь, так это он. Прими от него сердечный привет. Он стремится разрешить дилемму и полагает, что кто-то должен начать наводить мосты для переговоров.
Поэтому у него возникла цдея послать частным образом верного человека в Стокгольм, который должен будет встретиться с тем, которого ты пошлешь неофициально, чтобы поработать над устранением некоторых нынешних трудностей. Эта мысль пришла ему в голову, потому что в Германии никто в действительности не питает ненависти к России. Он послал человека, который должен быть там 28 (это было бы два дня назад по западному календарю, но я узнала об этом только сегодня), и дал ему только неделю. Поэтому я сразу же написала ответ (через Дейзи) и отослала его тому господину, сообщая, что Ты еще не вернулся и ему лучше не ждать. И что, несмотря на то, что мира все страстно желают, время еще не пришло.
Я хотела, чтобы все закончилось к Твоему возвращению, так как думаю, что это могло бы быть Тебе неприятно.
В[ильгельм], естественно, ничего не знает.
Он [Эрнст Людвиг] говорит, они окопались во Франции и, по данным его друзей, также на севере и в Карпатах. Полагают, что возьмут 500 000 у нас в плен.
Письмо милое и нежное, я с такой благодарностью его получила, хотя дело с ожидающим господином оказалось непростым в Твое отсутствие.
И Э[рни] будет огорчен…»
В тот же день Александра пишет Эрнсту Людвигу:
«Мой любимый Эрни,
только что получила через Дейзи Твое милое письмо. Н[иколая] нет, и он вернется не раньше, чем через четыре дня, так что я пишу Твоему человеку и прошу его не ждать. К сожалению, ничего не поделаешь, и с этой стороны нельзя начать. Можно только молиться, чтобы это ужасное кровопролитие поскорее подошло к концу. Мой милый, ты ошибаешься, 500 000 пленных сильно преувеличено…»
Попутно Александра сообщает Эрнсту Людвигу о своих буднях после начала войны:
«С начала войны обе взрослые девочки и я после окончания курсов работаем медсестрами, перевязываем раненых и подаем инструменты во время операций и ампутаций. Шесть недель я была весьма больна и не ходила на работу (лежала с сердечными болями в постели) — все забываешь, когда заботишься об этих героях и их страшных ранах (…)