Александра

Эти беседы, и не в последнюю очередь настоятельные предупреждения уже много лет друживших с ним послов, которым он доверял больше, чем своим министрам, заставили царя задуматься. Разве он уже не пытался с помощью Трепова наладить взаимоотношения с Думой? Разве, в конце концов, не из-за его, царя, непреклонной позиции в отношении Думы этот, несомненно, способный и — вопреки утверждениям и обвинениям царицы — лояльный человек потерпел поражение? Не его ли мнение — не предоставлять Думе полномочий, чтобы во время войны не потревожить внутриполитическую обстановку радикальными мерами — оказалось несостоятельным перед лицом волнений, именно по этой причине теперь потрясавших страну? Не только лишь сейчас, когда он непосредственно, а не на основании информации, получаемой в далеком Генштабе, столкнулся лицом к лицу с реальностью, перед ним открылась истинная картина происходящего?

Николай приходит, в конце концов, к решению. За два дня до намеченного отъезда в Ставку для подготовки весеннего наступления, он созывает своих министров на заседание в Царское Село. Ко всеобщему изумлению, царь объявляет о своем желании на следующий день отправиться в Думу, чтобы, в соответствии с выдвигаемыми требованиями, объявить о назначении нового кабинета.

На следующий день никто не видит царя, кроме царицы. Их разговоры нигде не зафиксированы. Известен лишь результат: поздним вечером царь посылает за Голицыным, который сменил Трепова на посту председателя Совета министров. Ошеломленному старику царь сообщает, что передумал, и, поймав на себе вопросительный взгляд, добавляет: «Я утром уезжаю в Ставку в Могилев».

В глазах царицы это, возможно, выглядело победой. Борьба, которую она с неизменным упорством вела за сохранение неограниченного самодержавия «ради Бэби», была выиграна. И именно поэтому — все потеряно.

22 февраля 1917 г. царь уезжает. 23-го начинается забастовка. Сначала бросают работу 87 000, на следующий день — 197 000. Затем — 240 000. Лозунги: «Хлеба! Мира! Долой правительство!»

По согласованию с царицей министр внутренних дел бросает против демонстрантов войска. Александра успокаивает царя, находящегося в Генштабе. Министр внутренних дел телеграфирует: главная причина недостатка хлеба в том, что «публика усиленно покупает его в запас».

Из далекого Могилева царь отдает по телеграфу приказ военному коменданту Петрограда «…немедленно ликвидировать беспорядки, которые не терпимы ввиду войны с Германией и Австрией».

Однако беспорядки ширятся, постепенно увлекая полицию и войска. Все стекаются к Думе, символу своих надежд.

Там восставшие находят вождя, готового поддержать их требование покончить с самодержавием, Керенского.

«Надеюсь, Керенского повесят, — пишет Александра Николаю 24 февраля. — Необходимо применить законы военного времени…»

Днем позднее она докладывает: «Восстание более чем отвратительно. Участвуют только бандиты, молодые люди орут, что у них нет хлеба — только чтобы возбудить восставших (…) Но все бы закончилось, если бы Дума хорошо себя повела (…) Помолись же перед иконой святой Богородицы…»

Разумеется, ситуацией воспользовались революционные агитаторы. Царь декретом приостанавливает заседание Думы. Председатель Думы Родзянко настоятельно просит его назначить требуемое «ответственное правительство»: последний шанс спасения короны и укрощения буржуазной революции, усилиями крайне левого крыла грозящей перерасти в пролетарскую.

Царь не имеет представления о реальном положении вещей, которое 27 февраля достигает своего кульминационного пункта. Теперь свою волю диктуют восставшие, после штурма арсенала завладевшие запасами оружия и занявшие стратегические объекты города.

В результате в Думе наряду с буржуазным парламентским блоком в качестве равноправного крыла образуется Совет рабочих и солдатских депутатов. Министров царского Государственного совета вынуждают подать в отставку. Осознав истинный размах вылившихся в революцию волнений, царь выезжает в столицу, чтобы принять участие в формировании правительства.

Несколько дней Александре ничего не известно о Николае. Затем приходит телеграмма, чтобы она выезжала навстречу с детьми в Гатчину или по направлению Могилева. Вблизи столицы, по мнению царя, его семье находиться небезопасно.

Председатель Думы Родзянко звонит царице: он хочет немедленно послать за ней специальный поезд. Однако Александра отказывается: не может быть и речи о том, чтобы принять помощь от этого человека, столь для нее ненавистного и олицетворявшего в ее глазах парламент, главного врага династии. Все образуется, и, кроме того, четверо из пяти детей больны корью. «Si la maison brule, il faut sortir les enfants» (Если дом горит, надо выносить детей) — последние слова Родзянко, прежде чем повесить трубку. Это высказывание позднее становится крылатым, и снова царицу сравнивают с Марией Антуанеттой, урожденной австрийкой, которая во время французской революции вызывала к себе ненависть и питала такую же неприязнь к Лафайетту, как Александра к председателю парламента Родзянко.