Александрия. Тайны затерянного города

Храмы на Элефанте – одно из главных чудес Индии. Внутри пещер зрение не сразу привыкает к темноте, а потом ему предстают окружающие сокровища: вырезанные на каменных стенах пещер фигуры Шивы, кажущиеся живыми, как будто их изваяли только вчера, хотя их возраст – 1500 лет, они ровесницы восточноримского императора Юстиниана, правившего в Константинополе. (Каменный слон, которому обязан своим именем остров, перекочевал в музей, где теперь молча показывает зад безголовой статуе лорда Корнуоллиса[1125].) Часами Массон просиживал в пещерах, рисуя и мечтая. Колониальный Бомбей с его крикетными площадками и балами создавался с целью сгладить ностальгию по Британии. Но Массон боролся с ностальгией иного рода – по тому миру, который Ост-Индская компания называла «чуждым и нецивилизованным», а он называл своим домом[1126].

Массона мучило одиночество. Он не знал, что готовит ему будущее. Он не наскреб бы в кармане и одной рупии. Афганистан был для него закрыт. «Я занимал низкое положение, а стремился ввысь, – написал Массон однажды. – Оказалось, моя цель тщетна. Я сожалел об утрате содержания и был уже не против скромного положения»[1127]. Десять лет назад он пустился на поиски Александра Македонского. На этом пути он лишился всего.

Для древних греков погоня за самыми своими честолюбивыми мечтами означала рисковать всем, что имеешь. Потос был не просто заветным – он был самым опасным желанием. Потос Александра привел его к гибели. В возрасте всего 32 лет владыка мира умер в Вавилоне совершенно сломленным. И вот теперь Массон опасался, что тоже стал жертвой своих мечтаний.

В Калате Стейси искал пропавшие бумаги Массона. Мир становился все более хрупким: Насир-Хан бежал, Ост-Индская компания проявляла все больше нетерпения. «Между нами говоря, – писал Стейси Массону, – я отправлюсь к этому бедняге совершенно один»[1128]. В конце июня Стейси, нарушив приказ и каждую минуту ожидая пули в голову, приехал в кишлак, где укрывался Насир-Хан. «У нас нет к тебе недоверия, – сказал Стейси один из помощников Насир-Хана, убедившись, что им не грозит появление британской армии. – Ты расстался с друзьями и удобным домом, подался в дождь и холод, чтобы вместе с нами испытывать лишения. Ты пришел к нам один, совсем без сипаев[1129], поэтому мы чувствуем, что ты честный человек и наш друг»[1130]. Оставшись наедине с наследным принцем Калата Насир-Ханом, Стейси, обессиленный и безутешный, не выдержал и «дал волю слезам»[1131].

Спустя несколько дней Насир-Хан отправился в одиночку в Калат. «Когда он сел на коня, помощники вцепились в уздечку и взмолились: “Езжай куда угодно, только не к ференги!” Но он заупрямился и ответил, – писал Стейси Массону, – что поедет прямо в Калат. “Если полковник меня убьет – Кабул [да будет так], если пленит – Кабул, если усадит на отцовский трон – Кабул. Я еду навстречу своей судьбе”»[1132].

Позже, когда все уже было позади и Насир-Хан занял отцовский трон, полковника Стейси поманил к себе старый седобородый воин. «Если бы ты не послал за Ханом, – сказал он ему, – мы ушли бы в горы, а раз мы не могли драться с вами на равных, то решили задерживать всех дак [гонцов], нападать на караваны и по-всякому тревожить ваши лагеря. Ни один сипай больше не вышел бы из ворот Калата по нужде»[1133].

«Теперь, при Хане, вернется Массон-Сагиб», – говорили друг другу жители Калата[1134]. Так, по крайней мере, писал Массону Стейси. Это был намек размером с Гималаи. Стейси знал, кого благодарить за свой успех. «Спасибо вам за добрые советы, – писал он Массону. – Я чрезвычайно признателен вам, и будьте уверены, что это благодаря вам я достиг того, что все считали невозможным»[1135]. Он полагал, что теперь его друг сможет привлечь к себе внимание. «Если меня назначат в Калат, вы примете должность у меня в подчинении? Могу я просить у властей вашего назначения? – спрашивал он. – Если да, то на каких условиях, на какое жалованье?»[1136] «Денег немного, зато вас будут окружать друзья, и, надеюсь, со мной вам будет хорошо»[1137].

Ответа из Бомбея не было. Письма Стейси – все более удивленные и тревожные – накапливались месяцами. «Долго еще вы будете молчать? – в нетерпении спрашивал он Массона. – Все ваши друзья здесь очень хотят, чтобы вы вернулись. Дня не проходит, чтобы они не спросили, есть ли от вас известия. Умоляю, напишите»[1138]. «Вы в том же состоянии блаженной неопределенности, что и я? – опять писал он спустя несколько недель. – Потому и не пишете? Бог знает, найдет ли это письмо вас в Бомбее. Если да, то очень прошу, напишите, сообщите о ваших нынешних намерениях»[1139]. Но Массон никак не мог заставить себя ответить.