Александрия. Тайны затерянного города

Усмири свои желания и знай,
Что несбыточен желанный тебе рай.
Счастлив тот, кто большей радости не знает,
Чем вернуться и забыть блаженства рая[1150]

.

Тем временем «второй Александр» готовился к блестящему завершению своей собственной истории. Правда, порой Бёрнса терзали сомнения. «Я все спрашиваю себя, – писал он, – так уж ли я гожусь для высшей власти здесь, как хочу думать. Иногда мне кажется, что это не так, хотя вся власть в моих руках. В одном я полностью убежден: второе место – не для меня»[1151]. В тот вечер, когда пароход с Массоном на борту отходил от индийского берега, Бёрнс встретился со своим старым другом, индийским ученым Мохан Лалом, и тот предостерег его, что гнев против британцев нарастает и несет смертельную опасность. Бёрнс «встал с кресла и сказал со вздохом, что ничего про это не знает, но что пришло их время покинуть эту страну»[1152]. «Я очень устаю от восхвалений, – признается он в дневнике, – как, наверное, устану со временем от порицаний»[1153].

Прошло несколько часов. Глубокой ночью Бёрнса разбудили. По всему Кабулу вспыхнули бунты, никто не знал, что предпринять. Вместо того чтобы вступить в город, британская армия сидела по казармам с внешней стороны стен, позволяя Кабулу пылать. Дом Бёрнса в старом городе быстро окружила разъяренная толпа. Вскоре загорелись ворота. Бёрнс хотел было ускользнуть в одной набедренной повязке через черный ход, но его быстро узнали. «Сотни людей набросились на него и изрубили на куски». Перед смертью, падая, он слышал вопль всего города: «Это Сикандар!»[1154]

Утром вышедший на палубу Массон уже не увидел вдали Индию.

21 Фонарщик

Сумерки пахли опавшей листвой.

Чёрч-стрит в лондонском районе Эдмонтон – неприметная улица на севере города, вдоль которой тянутся викторианские дома, некогда белые, но успевшие посереть. При последних лучах солнца закутанные ребятишки, вбирая головы в плечи, торопятся по домам, не оглядываясь на каменную колокольню церкви Всех Святых. На кладбище при этой церкви прячется за деревьями неприметная могила. Место упокоения Чарльза Массона.

Покидая Бомбей в 1841 году, Массон и не подозревал, что его ждет безликая могила на лондонской окраине. В его планы входило неторопливо добраться до Британии, собраться с силами и вернуться в Афганистан, чтобы завершить начатое там. Корабль Berenice доставил его из Бомбея в Суэц. Оттуда он поехал через Египет на север, еще в одну Александрию, самый прославленный из всех городов Александра Македонского. Из Александрии, с южного берега Средиземного моря, он собирался плыть в Британию.

В Египте время и история выглядели по-другому. Последние десять лет Массон раскапывал то, что было для него седой стариной, продирался сквозь легенды и бесчисленных царей вспять, к Александру Македонскому. Но к тому времени, когда Александр пришел в Египет, Великой пирамиде в Гизе было уже более 2000 лет. От эпохи Александра она отстояла так же далеко, как он – от нашего. Греческих авторов, уверенных в древности своей культуры, в Египте ожидало жесткое осознание. Геродот радостно повествует о посрамлении фиванскими жрецами одного из его соперников, Гекатея Милетского. Тот имел неосторожность похвастаться перед жрецами, будто может проследить свой род на 16 поколений назад, до одного из богов. Геродот пишет, что жрецы пригласили Гекатея в свой храм, как потом и его, хотя Геродот «и не рассказывал им своей родословной. Они привели меня в огромное святилище [Зевса] и показали ряд колоссальных деревянных статуй»[1155]. Каждая из статуй изображала того или иного верховного жреца храма, поскольку традиция требовала, чтобы «верховный жрец ставил в храме еще при жизни себе статую. Так вот, жрецы перечисляли и показывали мне все статуи друг за другом: всегда сын жреца следовал за отцом. Так они проходили по порядку, начиная от статуи скончавшегося последним жреца, пока не показали все статуи. И вот, когда Гекатей сослался на свою родословную и в шестнадцатом колене возводил ее к богу, они противопоставили ему свои родословные расчеты и оспаривали происхождение человека от бога. Противопоставляли же они свои расчеты вот как. Каждая из этих вот колоссальных статуй, говорили они, это – пиромис и сын пиромиса, пока не показали ему одну за другой 345 колоссальных статуй»[1156].