Александрийская гемма

— Подумать только! — Скорее наигранно, чем действительно возмущенно, всплеснул руками Гуров. — И это в конце двадцатого века! Да они бы и так прошли, ваши детские бородавки!

— Ждать? Очень нужно! — Растопырив ухоженные пальчики, она полюбовалась свежим маникюром. — Я не люблю, когда некрасиво.

— Вы и вправду умеете заговаривать? — полюбопытствовал Люсин.

— Не хочешь — не верь. — Аглая Степановна строго зыркнула прищуренным глазом. — Кому заговаривала, а кому и чистотелом свела. Вон его у нас сколько, — кивнула на окно, туже подвязывая косынку.

— Так можно договориться до нечистой силы, уважаемая Аглая Степановна, — строго, но не без потаенной мысли заметил Гуров.

— А ты рази не видишь, чьих это рук дело? — без тени улыбки сказала она, плавно взмахнув рукой.

— И то правда, — мягко поддержал ее Люсин. — Одна печь чего стоит. Чистый алхимический горн. Разве что воздуходувка взамен мехов приспособлена. А снадобья? Какие-то кости толченые, ракушки… Я даже банку с рассыпным жемчугом обнаружил. Так что вы поосторожнее на поворотах, Борис Платонович, а то как бы чего не вышло, — закончил с нажимом.

— Вы правы. — Гуров внял замаскированному шуткой предостережению. — Не будем спешить с выводами… Вы, кажется, хотели сказать что-то, Аглая Степановна?

— Дак рази ты чему веришь? — Старуха мелко перекрестилась, нашептывая что-то себе под нос. — Не будет у нас разговора. Я вон ему лучше скажу, — она благосклонно покосилась на Люсина, — когда срок придет.

— И правильно, — сразу же согласился Гуров. — Только не пропустить бы момента, Аглая Степановна. Уж больно время дорого! И так сколько дней потеряли.

— Теперь уж не возвернешь. — Старуха неприметно всхлипнула и поспешила отереть глаза концом косынки. — Да и не к чему.

— Почему вы так думаете? — с проникновенной грустью спросил Люсин, настраиваясь на одному ему ведомую волну.

— А то не знаешь? — Степановна с усилием сглотнула горький комок. — Нету его, батюшки нашего, Егора Мартыновича, нету. Напрасно ищешь. — Она обреченно шмыгнула носом. — Все равно уж теперь…

— Вы в этом вполне уверены? — спросил Люсин, облизывая разом пересохшее н„бо.

— Да ты и сам так думаешь. — Она словно читала его мысли. — Когда еще в калитку входил, уже все знал. Я по тебе видела.

— Н-ничего я не знал, — через силу выцедил из себя Владимир Константинович и отвернулся.

— Черт-те что творится, — пробормотал Гуров и, вытащив сигареты, выскочил в коридор. Но, сделав две-три глубокие, кружащие голову затяжки, загасил окурок и поспешил возвратиться. — Можно вас на минуточку, товарищ Люсин? — позвал он, задержавшись в дверях.

Владимир Константинович недовольно дернул щекой и поставил на место банку с притертой пробкой, в которой хранилась заспиртованная змея.

— Слушаю вас, Борис Платонович, — удивленно приподнял брови Люсин.

— Вы в самом деле думаете, что Солитова нет в живых?

— Во всяком случае, серьезно это подозреваю, — ответил Люсин, подумав. — А что?

— Ничего, просто так, — отвечая каким-то своим думам, пробормотал Гуров. — Получается, что старуха читает мысли?

— Не обязательно. Скорее предчувствует нехорошее. Такое, знаете, бывает иногда между близкими. Допускаете подобный вариант?

— Отчего нет? Мне, слава богу, за пятьдесят, и я всякого насмотрелся.

— Не сомневаюсь, Борис Платонович. — С пробуждающейся симпатией Люсин скользнул взглядом по лицу Гурова. Как бы припорошенные угольной пыльцой мешки под глазами явно выдавали неблагополучие по части почек. Но взгляд твердый, уверенный, хотя и не без некоторого смятения. Похоже, что какая-то ускользнувшая от люсинского внимания деталь крепко смутила следователя. — Вас что-нибудь беспокоит?

— Я, изволите видеть, первым делом ищу мотивы, если, конечно, есть основания подозревать преступление. На первый план, как вы не хуже меня знаете, всегда выплывает корысть. Впрочем, нельзя исключить страх, ну там боязнь разоблачения и прочие материи. Сильные чувства, вроде ревности, уязвленного честолюбия, мести, тут едва ли подходят. Солитову как-никак под семьдесят, жизнь практически прожита, короче говоря, кому он мешал?

— Не скажите, Борис Платонович, не скажите, — живо откликнулся Люсин.

— Все-таки заведующий кафедрой химико-технологического института… В принципе я с вами согласен, но всякое ведь бывает. Я по прежним делам знаю. Диссертационные страсти, разная там аттестация… Такое способно потрясти людей и с устойчивой психикой. Если же Георгий Мартынович имел смелость, допустим, баллотироваться в члены-корреспонденты, то ситуация вполне могла обостриться, уверяю вас.

— Какая ситуация? — быстро спросил Гуров.

— Гипотетическая, разумеется. Пока мне ничего не известно.

— Значит, вы думаете…

— Как и вы, Борис Платонович, — опередил Люсин. — Я бы начал с корысти. Но, разумеется, не теперь.

— Когда же?

— После осмотра московской квартиры.

— Ценности, деньги?