Александрийская поэзия

1600Сжалься, молю, и даруй возврат нам, сердцу желанный».

Молвил, и вслед за молитвой он, горло овце перерезав,

Бросил ее с кормы прямо в воду. И бог из пучины

В подлинном виде своем явил себя мореходам.

Как иногда скакуна в ристалищный круг направляет

Муж, рукою держась за густую гриву; послушно

Рядом с бегущим идет, горделиво шею подъемля,

Конь, и звенят удила, покрытые белою пеной,

С двух сторон во рту у него, когда он их кусает, —

Так и Тритон, за киль крутобокой ладьи ухватившись,

1610К морю Арго подвигал. От макушки до самого чрева

Тело его — и спина и бока — изумленному взору

Точно таким, как у всех богов блаженных, являлось;

Ниже чресел зато у него тянулся огромный

Рыбий раздвоенный хвост. И бил по поверхности водной

Бог плавниками хвоста, что внизу от него ответвлялись —

Выгнутых два острия, с рогами месяца схожих.

Вел он корабль, пока не привел его к самому морю,

Чтобы он дальше поплыл, а сам погрузился в пучину;

Радостный подняли крик мореходы, взирая на чудо.

1620И посейчас там есть и залив Аргойский, и знаки

От корабля: Тритона алтарь и алтарь Посейдона.

Весь этот день оставались герои на месте. С зарей же,

Все паруса распустив и земли пустынной пределы

С правой имея руки, под дыханьем Зефира поплыли.

С новой зарей увидали они изгиб побережья —

Мыс, выбегавший вперед, и за мысом лежащее море.

Вскоре улегся Зефир, и дыхание быстрого Нота

Их вперед понесло. Взыграла душа у героев,

Солнце когда зашло и на небо звезда поднялась,

1630Что утомленных селян от трудов полевых отрешает.

Сразу тогда паруса закрепив, высокую мачту

Книзу пригнули они, ибо к ночи ветер утихнул,

И налегли сильней на сосновые гладкие весла,

Так герои гребли всю ночь, и весь день, и снова

Целую ночь. Вслед за тем скалистый, издали видный

Карпаф их принял. Потом подойти они к Криту сбирались,

Что среди других островов средь моря ясно виднелся.

Талос 450медный, однако, утесов крепких обломки

Стал в них бросать, не давая на берег закинуть причалы

1640И под защиту стать корабельной стоянки Диктейской.

В сонме полубогов он из всех остался последним

Ясенеродных мужей, происшедших от медного корня.

Дал Европе его сам Кронид, чтобы Крит охранял он,

Трижды в день на медных ногах обегая весь остров.

Руки его, и стопы, и все тело было из меди

Неуязвимой. И лишь у лодыжки, внизу сухожилья,

Крови полная вена была, прикрытая тонкой

Кожей; она-то в себе его жизнь или смерть заключала.

Тотчас корабль от земли, уступая силе, герои,

1650Полные страха, назад отвели, налегая на весла.

Тут бы на горе свое они прочь от Крита отплыли,

Жаждою тяжкой томясь и от прочих лишений страдая,

Если бы им, спешащим уйти, не сказала Медея:

«Слушайте! Мнится, что мне одной укротить лишь под силу

Этого мужа, кто ни был бы он; хоть и медное тело

Сплошь у него, однако же есть предел его веку.

Здесь вы корабль держите спокойно, куда эти глыбы

Не долетят, пока он не даст себя укротить мне».

Молвила так. И они корабль отогнали на веслах

1660Прочь от летящих камней и ждали, что же измыслит

Дева сегодня. Она же, сокрыв ланиты в пурпурных

Складках одежды своей, через весь корабль по настилу

Палубы тихо пошла, где провел ее, между лавок

Шедшую, сам Эзонид, взяв рукой ее за руку. В песне

Стала, чарами Кер, снедающих душу, проворных

Псов Аида к себе призывать, что, по воздуху рея,

Всюду среди живущих себе пребыванье находят.

К ним, колени склонив, она трижды с песней припала,

Трижды с мольбой. Замысливши зло, она взором враждебным

1670В Талоса медного очи впилась, их чаруя, и злобы

Гибельный яд в него влила, и видений ужасных

Рой пред очи его послала, полная гневом.

Отче Зевес, поднимается страх в моем сердце великий,

Если увижу, что смерть не болезни несут и не раны,

Но насылают на нас издалёка порчу и гибель.

Так, хоть и медным он был, но Медеи-волшебницы силам

Дал он себя укротить. Кидая огромные камни,

Чтоб не дозволить пловцам поставить в гавани судно,

Острый камень пятой он задел — и бессмертная тотчас

1680Кровь потекла, со свинцом расплавленным схожа. Не долго

Он, на крутой поднявшись утес, на нем оставался.

Словно большая сосна на высокой горной вершине,

Если ее дровосек подрубил уже острой секирой,

Но не совсем, и, оставив, из чащи ушел, — среди ночи

Ветра порывы ее сперва раскачают, потом же

Рухнет с корнем на землю она, — точно так же и Талос,

Стоя сперва на ногах, утомленья не знавших, качался.

В море затем бездыханный упал с оглушительным шумом.

Всю эту ночь напролет провели на Крите герои,

1690Утром, едва лишь заря появилась на небе снова,

В честь Афины они минойской святыню воздвигли,

И, зачерпнувши воды, взошли на корабль, чтоб на веслах

Перво-наперво мыс обойти скорей Салмонидский. 451

Только лишь, Крит миновав, по большому морю помчались,

Как испугала их ночь, что обычно зовут «беспросветной»,

Ведь не сквозят через тьму этой гибельной ночи ни звезды,

Ни мерцанье луны: то ли с неба мрак непроглядный

Сходит, то ли из бездн подземных иная выходит Тьма.

Не знали они, плывет ли судно в Аиде

1700Иль по воде, — и не зная, как быть, доверили морю

Путь свой, куда бы оно ни снесло их. Отпрыск Эзона,