Александровскiе кадеты (СИ)

— Постарайтесь, гражданин полковник, обойтись без подобных антимоний. Бывший император, насколько мне известно, бежал, скрывшись в неизвестном направлении с небольшой кучкой самых близких приверженцев, сыновьями Николаем и Михаилом. Большего вам знать не нужно. А вот многие из великих князей уже с нами. Я шёл к вам, чтобы предупредить: Временное Собрание и Ответственный кабинет министров возлагают на вашу миссию большие надежды. В случае успеха старания ваши и усердие не будут забыты. Александр Иванович сейчас очень, очень заняты, но просили передать, что место товарища министра у него свободно. Никто не хочет обагрять революционные штыки в крови несчастных мальчишек. Убедите их оставить позиции, да хоть бы и просто разбежаться! — и этого уже будет достаточно. Мы готовы.

Две Мишени кивнул, вежливо улыбаясь.

— Мне всё понятно, гражданин министр. А насчёт стараний, что не будут забыты… Стараемся не для себя, для России. Как и вы, досточтимый Павел Николаевич.

Милюков кивнул.

— Прекрасные слова, полковник. Желаю вам успеха.

Повернулся, шагнул было — но всё-таки замедлился:

— А о бывшем царе не думайте.

— Но, гражданин министр, если он сумел скрыться, то наверняка постарается собрать своих приверженцев, начать военные действия…

Милюков только пренебрежительно дёрнул усом.

— Он совершенно один. Гвардейские части в большинстве своём окружены под Стрельной, Волынский полк и вовсе выступил на нашей стороне. Кто-то из завзятых монархистов, быть может, и попытается — но против них у нас достаточно сил. А германские добровольцы вскоре покинут столицу. Новая армия свободной России способна отстоять завоевания революции!

— А остальная страна? Москва?

— Остальная страна занята повседневными делами, гражданин полковник. Купец торгует, рабочий трудится, крестьянин собирается на отхожие промыслы. В Риге и Ревеле рыбачьи баркасы идут на промысел, германцы не чинят нам никаких препятствий… Мы уже составили воззвание, его передают по телеграфу во все крупнейшие газеты: о земельной реформе, о политических свободах… заступаться за прогнивший режим будет просто некому.

Аристов не спорил. Выслушал всё молча, почтительно кивая.

— А потом, — понизил голос Милюков, — вы и ваши кадеты, полковник, нам очень понадобитесь… для аргументированной беседы с так называемым Петросоветом.

И, коротко дёрнув головой, что, очевидно, должно было изображать любезный поклон, удалился.

— Темнят… — сквозь зубы процедил полковник. — У них нет отречения, Федор. А без отречения они — как без рук. Россия не допустит…

Федору Солонову очень хотелось в это поверить. Что «Россия не допустит», что «Россия поднимется» — но, увы, что он видел сам вокруг, уверенности этой никак не способствовало.

Рабочие сбиваются в дружины, и никто им не противостоит. Обыватели попрятались, а модный поэт, говорят, уже написал пророческое «запирайте этажи — нынче будут грабежи». Купцы, их работники, дюжие, крепкие, ремесленный люд, хорошо зарабатывавший, заполнявший храмы, искренне, как казалось Федору, любивший Государя, неложно Ему преданный — где он?

И не мог кадет-вице-фельдфебель, чьи пули уже нашли не одну живую мишень, не мог не признать — что громадному большинству народа всё это глубоко безразлично, пока не грабят их самих. Но даже и тогда мало кто из них додумается объединиться хотя б с ближними соседями, отбиваться от погромщиков на узких питерских лестницах, где один молодец с дубиной остановит целую орду; нет, все попрятались, носа никто не высунет…

А Две Мишени продолжал меж тем говорить:

— Что Государь бежал, скрылся — не верю. Не верю, Федор, не могу поверить! Не таков Он. С гвардией бы пошёл, на баррикады бы поднялся. Перед войсками бы появился. Нет, не всё тут так просто…

— Государя верные могли на баррикады и не допустить, — осторожно возразил Федор.

— Могли. Но не в храм. Не на площадь, не на Невский. Государь нашёл бы способ обратиться к людям.

Тут приходилось признать, что полковник прав.

— И потому, — еле слышно закончил Аристов, — полагаю, Федор, что Государя они-таки схватили и держат где-то здесь. Держат и наверняка пытаются добиться отречения. Отречение по всем правилам им очень, очень поможет. Впрочем, они, похоже, уже готовы обойтись и без него.

— Но убить Его… — глухо проговорил Федор, внутренне содрогаясь.

Две Мишени мрачно кивнул, явно вспомнив то же самое из другого потока.

— Могут. Но для этих подобное пока ещё — крайнее средство.

— Но как узнать?

— Есть мысль, кадет-вице-фельдфебель. И тут нам может помочь тот самый Петросовет…

— Слышал я их только что, господин полковник…

— Я тоже, хоть и краем уха. Эти куда больше похожи на тех… оттуда. Просто почти неотличимы.

— «Старик» иной…