Александровскiе кадеты. Смута (СИ)

Красные пикеты располагались в версте к северу от окраин Миллерово, и настоящую оборону тут только начали выстраивать, но успели уже немало, как докладывали военлёты. Окопы и траншеи, колючую проволоку вот не завезли пока, видать, и на бездонные армейские склады центральных округов начали показывать дно.

Александровцы шагали сырым холодным рассветом, на сапоги липля тяжёлая грязь, словно сама земля не желала отпускать их от себя. Остановись, мол, куда лезешь, мальчишка, тебе ведь жить да жить!..

Но они шагали. Первой роте везло — потери оставались «на приемлемом уровне», как угрюмо выразился Петя Ниткин.

К фронту их перебросили в последнюю ночь. Зарю встретили на подступах к позиции, а с первыми лучами солнца заговорили орудия добровольцев.

Сорвались с место бронепоезда, двинулись по уходящей на север ветке, щедро рассыпая снаряды по окрестностям. Серое пространство вокруг, с чёрными росчерками понатыканных тут и там деревьев, заполнялось разрывами, они начали свой пляс; к ним присоединились пушистые клубы рвущихся шрапнелей. Между рельсовым путём и речкой Глубокой, где тянулись окопы и траншеи красных, где гулял артиллерийский огонь, всё, казалось, вмиг замерло, исчезло, умерло; правда, Федор Солонов отлично знал, сколь обманчиво это впечатление. Никакой артиллерийский огонь не уничтожит всё; как только он стихнет, уцелевшие вылезут из нор, кому повезло — из полузаваленных блиндажей, поставят пулемёты, и…

Александровцы вновь оказались в железном чреве бронепоезда, набитого людьми до предела и даже больше, только что не висели на подножках. План был рискован, но и успех в случае удачи сулил немалый.

Слева от железной дороги разворачивалась конница, броневагон обогнал рассыпной строй всадников, кони шли мерно, шагом, сберегая силы. Справа от рельсового пути встали пехотные цепи, редкие на первый взгляд, пока работала артиллерия, надлежало приблизиться к окопав врага.

Ведущая на север от Миллерово железная колея оказалась не разобрана и даже не завалена. Очевидно, красное командование не верило, что «беляки» бросят на прорыв драгоценные свои бронепоезда, могущие стать лёгкой добычей артиллерии или даже просто повреждённого пути.

Однако «беляки» рискнули.

Шрапнель разорвалась невдалеке, град её пуль забарабанил по бронированной крыше и стенам вагона, затем ещё, рядом с путями ударила граната, в свою очередь осыпав поезд осколками, а Федор Солонов прижимал к себе верную, как смерть, «фёдоровку» и молился, чтобы всё скорее бы началось и скорее б закончилось.

Бронепоезд тормозил, двери вагонов распахивались, ударный отряд — дроздовцы и александровцы — горохом посыпались вниз. Они прорвались вглубь красных позиций, и сейчас заходили противнику со спины.

Здесь мелькнули составленные в круг санитарные повозки с большими красными крестами в белых кругах, раненые сидели и лежали в этом импровизированном лазарете; какой-то дроздовец вдруг истерично захохотал, завыл что-то вроде «это за сестрёнку!» — и принялся палить по повозкам. Расставив руки крестом, к нему метнулась женщина в окровавленном переднике и головной повязке сестры милосердия — дроздовец выстрелил ей прямо в сердце.

Две Мишени опоздал буквально на миг — его шашка опустилась плашмя на затылок стрелявшего и тот ткнулся лицом в мокрый посеревший снег.

Перемешавшись, цепи александровцев и дроздовцев набегали с тыла на главную позицию красных, с фронта наседали другие части добровольцев, но красные не побежали. Вернее, побежали — к реке — считанные единицы, все — в солдатских шинелях. А навстречу добровольцам из окопов грянули злые частые залпы, уже можно было различить чёрные бушлаты защитников.

Федору везло на революционных матросов.

Где-то справа застрочил пулемёт, и цепь александровцев дружно, без команды, немедленно залегла, повторяя тысячу раз на учениях повторённый маневр.

Страх никогда не оставляет тебя в атаке, это ложь, что «азарт боя» вытесняет всё, Федору было страшно. Страх, однако, можно заглушить — и его заглушила «фёдоровка», выплёвывая пулю за пулей туда, где ожил пулемёт красных.

Трудно сказать, Федору ли повезло зацепить первого номера расчёта, но пулемёт вдруг заглох, а в следующий миг Две Мишени уже упруго вскочил на ноги.

Дроздовцы первыми ворвались в окопы, кто-то из красных поднимал руки, но только солдаты. Матросы не сдавались, как не сдавались они и в Юзовке.

Воротников, рыча, спрыгнул в траншею, его «гочкис», с которым Севка не расставался даже ночью, плеснул огнём, опрокидывая людей в чёрных бушлатах, бросившихся на него со штыками наперевес — видать, расстреляли все патроны в магазине.

И потом как-то сразу всё стихло — правда, пришлось вместе со вменяемыми дроздовцами останавливать несколько их сотоварищей, потерявших голову и искавших мести — порывались добить раненых и расстрелять пленных.

Пленных, впрочем, было немного. Матросы погибли все, ни один не отступил; десятка два людей в солдатских шинелях потерянно топтались, высоко подняв безоружные руки. Одного, явно раненого, поддерживало двое.