Александровскiе кадеты. Том 1

– Господин подполковник, седьмой роты первого отделения кадет Солонов Фёдор! Осмелюсь доложить, господин подполковник, картина сия посвящена присяге на верность державе российской, владетелями ханства Кокандского и эмирата Бухарского принесённой, имевшей место быть мая месяца второго числа года одна тысяча восемьсот восемьдесят первого от Рождества Христова!

– Подлиза, – прошипел кто-то в спину Фёдору.

– Отлично, кадет Солонов, – одобрил Две Мишени. – Военгимназия?

– Так точно, Третья Елисаветинская, господин подполковник!

– Оно и видно, – кивнул тот. – Само собой, устав знаете. Что ж, поручаю кадета Ниткина вашему попечению. Он что докладывать, знает, только не знает пока ещё как. Вот вы его и обэчите. Чего удивляетесь? – Подполковник обвёл мальчишек твёрдым взглядом. – Вы, господа, в значительном, хочу надеяться, числе – будущие офицеры, и долг первейший ваш – учить подчинённых всему, что сами знаете. А учить тоже надо уметь. Всё понятно?

Кто-то из кадет попытался ответить «по форме», то есть: «Так точно, ваше высокоблагородие господин подполковник!» – но получилось, само собой, нестройно и вразнобой.

– Неплохо на первый раз, – усмехнулся Две Мишени. – Что ж, продолжим экскурсию нашу. Следующая картина, господа кадеты! Что мы видим? Чему она посвящена?

Фёдор, стараясь не думать о «подлизе», наморщил лоб – на картине рукоплескал театральный зал, публика стояла, сверкала позолота резьбы бельэтажа и ярусов; а на сцене государь надевал алую ленту на шею склонившегося перед ними человека во фраке. По обе стороны от них стояли артисты в костюмах и тоже, судя по всему, аплодировали.

Тут, приходилось признать, кадет Солонов плавал весьма основательно, не семь, а все семьдесят семь футов под килем. К театрам он, как и положено мальчишке, относился пренебрежительно, уважая только шипучее ситро из буфета.

У державшегося поближе к Феде Пети Ниткина шевелились губы, но заговорить вслух он не решался.

– Что, никто не знает? – Взгляд Константина Сергеевича смеялся. – Немогузнайки собрались, как говорил генералиссимус наш князь Суворов?.. Что ж, на первый раз простительно. Это, друзья мои, картина господина Семирадского – государь возлагает на великого нашего композитора, господина Чайковского, знаки отличия ордена Святого князя Владимира прямо после премьеры оперы «Станцiонный смотритель». Кто написал «Станцiоннаго смотрителя», кстати?

– Пушкин! – не удержался Ниткин. – Александр Сергеевич!.. – и вновь покраснел, хоть не сошла ещё и прошлая краска.

Кадеты захохотали.

– Верно, кадет. Ничего, что пока не по уставу, господин Солонов вам поможет. Да, господа кадеты, не только военным громом да расширением границ славна Россия, но и словесностью, и музыкой, и живописью – вот, взгляните. Что у нас тут?

Все обернулись на Петю Ниткина, однако тот упрямо прятался за спиной у Феди.

– Ладно, – сжалился Две Мишени. – Открытие выставки знаменитого нашего художника-баталиста Верещагина, его «Туркестанскiе холсты». А дальше? Уж это-то все должны знать!

«Это» и впрямь знали все, да и сложно было не знать. «Государь на рыбалкѣ» – широко известная картина молодого, но уже прославившегося художника Павла Рыженко, её Федя видел на страницах «Нивы». Император в серой шинели сидел на раскладном стульчике с удочкой на краю гатчинского пруда, а за спиной толпились чиновники в мундирах и дипломаты в котелках.

– «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может и подождать», – вдруг пробасил высоченный кадет-второгодник, выпятив грудь.

– Весьма верно. – Подполковник быстро взглянул на здоровяка. – А если по уставу? Сумеете, господин кадет?

Господин кадет, на удивление всем, сумел. И представиться, и доложиться – тоже, видать, из военгимназистов.

– Что ж, кадет Воротников, надеюсь, что вы всегда будете отвечать столь же лихо, – проговорил Две Мишени, но во взгляде его Фёдору показалось известное сомнение. – У нас ещё одна, последняя картина. Тоже знаменитая, как и событие, послужившее для неё поводом…

На холсте государь и бородатый казак изображены были в тесной поездной умывальне, рядом с бронзовыми кранами и фаянсовой раковиной. Лица их были мрачны и сосредоточенны, казак даже с некоторой дерзостью отстранял императора, держа в руках какой-то свёрток.

– Да, господа кадеты, – на сей раз Константин Сергеевич не стал дожидаться ответа. – Картина господина Крамского. Знаменитая картина и знаменитое событие…

На золочёной пластинке, привинченной к роскошной резной раме, значилось: «Государь Александръ Третій и урядникъ Собственнаго Его Императорскаго Величества конвоя Степанъ Егоровъ обнаруживаютъ бомбу въ императорскомъ поѣздѣ, послѣ предостереженія отъ Неизвѣстнаго Вѣрноподданнаго, ст. Борки Харьковской губерніи, 1888 годъ».