Александровскiе кадеты. Том 1

– Ты и так человек! – горячо заспорил Фёдор. Петя Ниткин, неуклюжий и потешный, ему отчего-то нравился. Видно было, что не соврёт, не сфискалит и не предаст. Вот не предаст, и всё тут. Такое бывает, что сразу видишь, одного взгляда хватает.

Но Петя так и стоял, понурившись.

– Да брось ты! Не бойся. Вот у нас в военгимназии, вот там было – ух! Дрались, что ни день! – Петя вздрогнул. – Старшие классы чего только не творили! И «Москву показать», и «к доктору сводить», и «на скрипке исполнить»…

Петя совсем вжал голову в плечи.

– А ещё наряды были! – вдохновляясь, Фёдор нёсся на всех парусах. – Кол тебе вкатили – всё, иди очко драить!

Ниткин позеленел.

– Ага, – жизнерадостно кивнул Федя. – Военная гимназия, брат, не фунт изюму! Я там три года отучился. Знаю, как оно было! Три года там, а потом папу сюда перевели; здесь-то, брат, всё равно что курорт, сам видишь!

– А что, правда, каждый день драться надо было? – Петя Ниткин воззрился на Фёдора, словно на ветхозаветного пророка.

– Н-ну-у, в общем, да. Там знаешь как? «Эй, Иванов, пошли махаться после классов!» И попробуй только не выйди!

– А то что? – замирая, с ужасом и восторгом прошептал Ниткин.

– А то всем классом в умывалке тёмную устроят! – слегка преувеличил Фёдор.

– А… а тебе такое говорили?

– Спрашиваешь! Каждый день! И идёшь, и махаешься! Но у нас по правилам было. Лежачего не бить, в кулаке ничего не держать, подножек не ставить, в обхватку не лапать!

– Но по лицу бить… – страдал Петя.

– Не по лицу! – строго поправил Фёдор. – А по роже!

– А тут? Тут тоже надо… махаться? – с ужасом спросил Ниткин.

Кадет Солонов почесал в затылке. Если судить по 3-й Елисаветинской, то да. Кадет, который не дерётся, – не кадет. Но как сказать это бедному Пете в его смешных очках?

– Не боись! – наконец решил Федя. – Меня держись! Константин Сергеевич, подполковник Аристов, сам же сказал – я, мол, за тебя отвечаю!

– А… а сказать господину Аристову нельзя разве?

– Ты что?! – ужаснулся Фёдор. – Крысятничать, филёрствовать, начальству доносить?! Тут такую тёмную устроят, брат Ниткин, что живого места не останется!

– Но как же так? – недоумевал Петя. – Константин Сергеевич, он… он хороший. – Ниткин покраснел. – Мне он понравился. Почему же сказать-то нельзя?

Фёдору пришлось вновь чесать затылок. Подполковник понравился и ему, но…

– Эх, Ниткин, Ниткин! Начальство – оно всегда начальство, сечёшь?

– Не-а, – Петя замотал головой. – Начальство – это что такое? Ты же не к «начальству» идёшь, а к человеку. Константин Сергеевич хороший. Он бы помог, разобрался бы…

Резон в словах Ниткина, конечно, имелся, признался себе Федя. Махаться каждый день, а потом ходить с синяками и расквашенным носом, конечно, очень доблестно, но не всегда удобно. И учителям врать, что, мол, с лестницы упал – особенно такому учителю, как Константин Сергеевич, который Феде сразу приглянулся, – тоже не очень. Но… иначе-то никогда и не бывало!

– Ладно, Петь, не унывай! Придумаем что-нибудь. Да и вообще, это ж хороший корпус, лучший, наверное, даже! Может, тут оно совсем не так!

– Так, – понурился Петя. – Я уже… я знаю. Бить будут… Воротников тот же. Ещё несколько… Эх… ну зачем я здесь? Никогда военным быть не хотел. Это всё дядя Серёжа…

– Да откуда ж ты знаешь? – не слишком уверенно попытался заспорить Фёдор. – Ты ж и в гимназию никогда не ходил!

– Не ходил. А во двор ходил. С другими мальчиками говорил. Книжки читал.

– Ладно, говорю ж тебе, не дрейфь! Придумаем что-нибудь! Я вот думал, тут казарма будет, как в Елисаветинске, а тут эвон какие хоромы! – Федя похлопал по собственной кровати. – У меня дома такого-то нет! Можно пещеру устроить! Можно как вигвам настоящий сделать! Ты вигвамы строил когда-нибудь, Петь?

– Не… – Федин сосед понуро глядел в пол. – Мне мама не разрешала… И тётя Арабелла…

– Арабелла? Ух ты! Имя-то какое! – искренне восхитился Фёдор.

– Ну… да. Они хорошие, очень. Только ничего мне не разрешали. Я потому и не умею. Ни в поход, ни палатку там, ни костёр под дождём, как Монтигомо Ястребиный Коготь…[14]

– Да не бойся ты! Мне вот Константин Сергеевич очень показался, научит!

– Да-а, он хороший, – согласился Петя, подумав. – Только строгий.

– Строгий – это и хорошо! Всяким… задирам дороги не будет!

– Если бы, – вздохнул Петя.

Дверь резко, без стука, распахнулась; на пороге возникли здоровенный Воротников, как-то оказавшийся с ним вместе Костя Нифонтов и ещё один мальчишка, на вид – обыкновенный, какой-то даже весь… усреднённый.

Среднего роста, не толстый и не тонкий. Лицо не круглое и не вытянутое, не пухлое, но и не сухое. Всё в нём было какое-то серединка на половинку, без особых примет, но взгляд Феде не понравился – пронизывающий, острый, оценивающий.

– Эй! Которые Солонов и Ниткин! – зычно гаркнул Воротников. – А ну выходи! Начальство зовёт! Хорош валяться! Дальше по корпусу идти велено!

– Спасибо, – вежливо сказал Петя. – Спасибо, мальчики.

Фёдор только и смог, что с отчаянием хлопнуть себя по лбу.

– Мальчики! Уа-ха-ха! – загоготал Воротников. – Цилечка какая, а?!