Слишком мало побыли в этом удивительном новом мире. Мире без нищих и богатеев, в справедливом мире. Где по гладким асфальтам катились зализанные, обтекаемые автомоторы, так непохожие на те, что бегали по его родному Гатчино, не говоря уж о тихом Елисаветинске, где подобных чудес и вовсе никто никогда не видывал.
Петя Ниткин, конечно, не отрывался от книжки. Его блокнот стремительно распухал от быстрых карандашных записей.
– Николай Михайлович… – вдруг сказал Две Мишени. – Я понимаю, вы сражались против взявших власть эсдеков-большевиков. Я понимаю, вы хотите исправить неправильное, с вашей точки зрения, прошлое. Нет-нет, я не спорю – на всё воля Божия, и, если Он, в величайшей любви Своей, попустил подобному случиться, значит, в этом кроется некий божественный промысел. Но – насколько прав ваш оппонент? Что, если это и впрямь угрожает вашей действительности? Не проще ли было вам с супругой уйти к нам, в наш временной поток, как вы говорите? Вы блестяще образованны, детство и юность ваши прошли в Империи, вам не потребовалось бы даже приспосабливаться. С документами, – подполковник чуть усмехнулся, – в нашем 1908-м должно быть куда проще, чем у вас. Да и то сказать, я бы смог оказать вам известную протекцию. Профессоров теоретической физики вашего масштаба у нас не в переизбытке. Вы могли бы открыть своё дело. Разбогатеть. Трудиться на благо России. Тем более что ваши посланцы не без успеха обосновывались у нас.
Николай Михайлович ответил не сразу. Автомотор выбрался за пределы города, темный лес надвинулся с обеих сторон узкого шоссе.
– Константин Сергеевич, – странно сухим голосом наконец заговорил профессор, – а разве вы покинули бы своих солдат? Разве вы согласились бы уйти, бросив дело всей своей жизни? Отказавшись от возможности исправить величайшую несправедливость целого века? Да, мы с Мурой в 1919-м почти дошагали до Москвы – с так называемым Дроздовским полком, в составе Вооружённых Сил Юга России, тех, кто сражался с большевиками. Но не хватило сил. Кто-то говорит, что наше дело – белое дело – было обречено с самого начала; кто-то с этим не согласен. Но сбежать с поля боя?.. Дезертировать?.. Забиться в уютную норку и позабыть обо всём, что оставил позади?.. Да, конечно, мы спокойно могли бы отправиться к вам. Пришлось бы слегка повозиться с, как у нас говорят, легализацией, но, вы правы, это не составило бы непреодолимых трудностей. Однако, увы, не могу. Нет, если не останется другого выхода… Но это именно последнее средство. Если нас загонят в ловушку здешние власти предержащие – тогда да. К этому мы тоже готовы. Однако мы не оставляем надежды…
– А вы точно уверены, что вашим согражданам… – начала Ирина Ивановна, но профессор отмахнулся с досадой.
– Ну только вы не начинайте, милочка! Не сравнивайте меня с большевиками. Они строили свою злую утопию, а мы хотим вернуть всё к нормальности.
– Вы даже приблизительно не знаете, к чему это приведёт, – покачала головой Ирина Ивановна.
– Отчего же? Знаю. Знаю, что ничего экстраординарного не случится. До сего момента всё наши расчёты оправдывались, предсказанное математическими методами исполнялось. Конечно, никто не даст полной и абсолютной гарантии, но таковой в нашей жизни не существует вовсе. Вот мы с вами едем, а на нас и метеорит упасть может, хотя вероятность этого очень мала.
– Вы горды, профессор, – заметил Две Мишени.
– Горд? О да, господин подполковник, мы с Мурой очень горды. Нас остались считаные единицы – тех, кто противостоял большевикам с оружием в руках. Большинство выживших рассеялось по заграницам; ну а те, кто остался… иные, как мы, проскочили сквозь сети. Во многом благодаря нашим знаниям, хотя часто и они не спасали. Так что да, мы горды. Мы последние, кто помнит, как можно было жить по-человечески.
– Я не видел ничего ужасного в жизни вокруг себя, – пожал плечами подполковник. – Мы раз за разом возвращаемся к этому, и, какие бы отдельные ужасы вы нам ни поведали, глаза мои меня не обманывают: город стоит, и люди в нём не кажутся несчастными, голодными или угнетёнными. Совсем напротив.
Профессор не ответил. Лишь ссутулился за рулём, глядя строго вперёд.
– Отправьте нас домой, Николай Михайлович. Едва ли мы что-то изменим в вашем прошлом.
– Прочтите мои наставления, – отрывисто сказал тот. – Там, помимо всего, краткие итоги большевизма. В потерянных жизнях. Тех, кого в нашей истории расстреляли и уморили.
– Но это уже история, – мягко заметила Ирина Ивановна. – А может получиться ещё хуже.
– Не может. Ничего не может быть хуже того, что произошло.
– Я с вами не согласна, милостивый государь. Вы не знаете и не можете знать, как на деле изменится всё вокруг вас, в вашем временном потоке. Мы так и не добились от вас определённого ответа. А знаете почему? Потому что вы сами его не знаете. Вычисления, говорите вы, показали, что потоки разделятся, а потом вновь сойдутся?