Александровскiе кадеты. Том 2

– Это очень важно!.. – Голос Валериана упал до неразборчивого шёпота. – Пожалуйста!..

– Я всё сказала! – Однако затем сестра что-то очень быстро и очень тихо бросила по-французски, так, что Фёдор опять ничего не понял.

Так или иначе, но кузен Валериан начал спускаться по лестнице. Спускался он медленно, шаркая ногами, словно их дворник Макар Тихоныч.

Потом внизу хлопнула дверь, а Вера, точно очнувшись, метнулась через комнаты к камину, замерла, едва не врезавшись в него с разбегу, и подозрительно воззрилась на Фёдора, что дисциплинированно, как и велела старшая сестра, продолжал играть с Черномором.

Феде показалось – Вера что-то хотела бросить в огонь, но вовремя опомнилась, заметив брата. Развернулась, побежала в кухню, вернулась; Фёдор был уверен, что слышал звяканье печной заслонки.

– Чего ему надо было? – решил он поднажать.

– Ах, отстань, братец, – утомлённо отмахнулась Вера. – Обычное дело. Навязчивый поклонник, давно отвергнутый. Ну, чего ты глаза выпучил, словно дева из книжки Чарской?

Между Верой и Надей последние месяцы кипела война не на жизнь, а на смерть – Надя обожала «Записки институтки», рыдала над «Княжной Джавахой» и клала под подушку только недавно вышедшую «Сибирочку»; Вера над всем этим смеялась, называя эти повести «помпезной чушью».

– Н-ничего… – смешался Фёдор. Подобной прямоты от сестры он не ожидал.

– Можно подумать, ты не знаешь, что у девушки моего возраста уже бывают поклонники!.. Или можно подумать, я не знаю, что ты за Лизаветой Корабельниковой… гм… что с ней дружишь, – поспешно поправилась она.

– Да знаю, знаю, не кипятись, – покраснел Фёдор. – А с Лизаветой мы друзья, вот и всё!

– Ага, – ехидно кивнула сестра. – Знаем мы таких друзей.

– Ничего ты не знаешь!

– Знаю, знаю, милый мой братец. Так что не пыхай гневом, аки Змей-Горыныч пламенем, и меня не допрашивай.

– Ты что, опять к этим собралась? – в упор спросил Фёдор.

– Никуда я не собралась!

– А собираешься?

– Нет! Вот пристал!.. Я вообще не знаю, что с ними и как! Может, арестованы все, может, сбежали! Начальство моё мне ничего не говорило!..

– А когда скажет?

– Да откуда ж я знаю когда?! – сердилась Вера. – Отстань, пожалуйста! У меня и так мигрень ужасная от этого несносного Валериана…

И сестра, картинно прижимая ладонь ко лбу, выбежала из гостиной.

Всякие каникулы, увы, имеют неприятное свойство кончаться. Закончились Святки, кадеты вернулись в корпус.

Было шумно, весело, седьмая рота хвасталась домашними гостинцами, подаренными на Рождество складными ножиками, а Лёвка Бобровский продемонстрировал настоящие «траншейные часы» из самой Швейцарии.

Костя Нифонтов проводил дорогую игрушку на запястье товарища долгим завистливым взглядом.

Петя Ниткин вернулся тоже, однако был странно задумчив; Фёдор сперва отнёс это на счёт усиленных размышлений друга по поводу странных машин и измерений физика Ильи Андреевича в приоратском водосборнике, однако затем, уже вечером, Петя извлёк из-за пазухи лимонно-жёлтый конвертик, вытащил из него исписанное мелким аккуратным почерком письмо и погрузился в чтение.

От Зины, понял Фёдор. Вот ведь как интересно – вроде бы обижался Петя, когда он, Федя, упоминал Лизавету и свою дружбу с ней, а потом встретил Зину, которая, наверное, в физике не хуже его разбирается, – и всё, пиши пропало.

И даже попытки вытянуть Ниткина на разговор о диковинных приборах Ильи Андреевича провалились целиком и полностью – Петя мычал, пыхтел, отмахивался, отвечал невпопад и всё возвращался к лимонному конвертику.

В конце концов Федя только и мог, что рукой махнуть.

На следующее утро начались занятия, Две Мишени с места в карьер огорошил седьмую роту известием, что «скоро государев смотр: строй, гимнастика, стрельба» и назначил Фёдору дополнительные занятия в тире.

Волнения и мятеж, прокатившиеся страшной волной по Гатчино, словно канули в Лету: о них не говорили, о них не вспоминали. Под натиском штукатурки и свежих красок исчезли с улиц последние следы пуль и огня; всё так же величественно стояли на постах городовые в нарядных «романовских» тулупах, при саблях и револьверах; однако казачьи и гвардейские патрули с улиц так и не исчезли.

Илья Андреевич на уроках физики казался прежним – шумным, весёлым, он по-прежнему подначивал кадет, шутил и, направляясь к доске, неизменно насвистывал «Марш Радецкого».

Однако на третий день он – как бы невзначай – попросил Фёдора задержаться.

– Есть ли какие-то новости? – В лаборантской, узкой комнатке с полками до самого потолка, заставленными массивными физическими приборами и механическими устройствами, с Положинцева слетело всё его напускное веселье.

Федя огорчённо покачал головой.

– Никак нет…

– Молчит сестра?

– Молчит, Илья Андреевич.