Александровскiе кадеты

Илья Андреевич смеялся до слёз.

— Тем не менее, поелику всю теорию вы, дражайший мой импровизатор, изложили весьма верно, чётко и правильно, похвальную грамоту вы целиком и полностью заслужили. Но я и помыслить не мог, что вы, господин кадет, почитываете работы герра Макса Планка!

— Почитываю, — скромно сказал Петя. — В изложении, конечно же.

— Боже, и я вас ещё чему-то пытаюсь научить!..

— Ну, я электротехнику люблю, — признался господин кадет, «почитывавший Макса Планка». — И про атомы люблю, загадочно уж очень!..

Илья Андреевич долго качал головой, но, кажется, удовлетворился Петиными не слишком стройными объяснениями.

— Совсем, Петька, головы лишился! — бранил потом друга Федор. — Я в твоих писаниях одни греческие буквы и мог различить, а уж комиссия едва из пенсне не повыпрыгивала!

Петя виновато вздыхал.

— Никто не должен догадаться, где мы побывали! Особенно, если Илья Андреевич сам из этих, из того потока!

— Ладно, — поостыл Федор. — Содеянного не воротишь. Самое главное — что испытания кончились. Теперь вот Рождество, а там бал — и каникулы!

— Бал… — вздохнул Петя. — Так на него с кем-то ведь идти надо…

— Лизу попросить надо, — вновь вспомнил Федор. — У неё подруга, Зина, она хорошая, про «Кракена» книжки любит…

— Вот и иди тогда с ней, — обиженно пропыхтел вдруг Петя, густо краснея. — С ней и иди, а я… я Лизу попрошу…

— Петь, я… она уже согласилась… — вырвалось у Федора. Внутри всё сжалось — друг обиделся, обиделся, правда, на пустом месте, из-за девчонки… хотя, конечно, не просто девчонки…

— Петь… ну что же теперь, не ссориться же?..

Ниткин не ответил. Забрался к себе на постель, лег, отвернувшись к стене.

— Петь?..

— А как её хоть зовут?.. — раздалось бурчание из-под одеяла.

— Зина! — обрадованно выпалил Федор. — Зина! И… она хорошая, честное слово!..

Ниткин вздохнул.

— Может, не ходить совсем, а?

— А чего не ходить? — горячо заспорил Федя. — И потом… она, Зина, такая… мама у неё экономка, её на такой бал, как у нас, никогда не попасть!

— Ладно, так уж и быть… Только чтобы она бы на бал попала, хоть я её и не знаю… так что, ты говоришь, она любит? «Приключение кракена»? дай хоть прочитать, а то, о чём я с ней говорить стану?

Федя поспешно шлёпнул на стол другу своего драгоценного «Кракена», подарок Ильи Андреевича Положинцева.

— Вот! Читай!..

— Прочту, чего уж там… — проворчал Петя. — А адрес её ты помнишь?

— Узнаю! Всё узнаю! — Федя торопился окончательно погасить ссору. — Ты не обижайся, Петь… ну, честное слово, я же не нарочно…

— Ладно, давай спать, — оборвал его Петя, хотя обычно заставить его погасить свет было задачей, сравнимой с двенадцатью подвигами Геракла. И добавил, уже вполголоса, — и всё равно она откажется.

Ответное письмо от Зины пришло «ужасно быстро», как сказала бы Лиза — уже к вечеру следующего дня.

Петя раскрыл золотистый, слегка надушенный конвертик с деланно-равнодушным видом:

— Ну что, отказалась, конечно? — проворчал он, не заглядывая в листок.

— А я откуда знаю? — изумился Федор. — Тебе письмо, ты и читай!

Петя Ниткин взглянул — сперва одним глазом, искоса, потому уже как следует:

— Надо же, согласилась… — и вдруг густо, густейше покраснел.

— Ну вот, видишь, как хорошо!

— Угу…

Наступал Сочельник. Кадеты разъезжались; Петю Ниткина забрали мама и дядя; большинство из седьмой роты тоже отправились кто куда. Федору добираться было не долго; дома его встретил роскошный аромат пирогов, объятия родных; правда, сестра Вера казалась какой-то грустной и задумчивой, но этого следовало ожидать — после рассказа Лизы о «впавшем в меланхолию» кузене Валериане.

Дома всё чистое, постланы праздничные скатерти, блестят оклады икон в красном углу, и нянюшка вешает нарядную лампадку — только на Рождество да на Пасху. Припасены и поросятки, и куры, и гуси — на следующий день отцу с мамой и самим ехать с визитами, и принимать, немало угощения требуется.

Стоит пушистая ёлка, золотистые орехи, серебряные шары, и — самое главное — Рождественская звезда сверху. А понизу — глянь-ка! — катается чёрненький живой комочек с белыми носочка на мягких лапках, с длинными усами, удивляется.

— Надя подобрала, — засмеялся папа, перехватив взгляд Фёдора. — А то бы замёрз, пропал бы… хороший котейка. Черномором назвали.

Черномор носился по комнатам, всё осматривал, обнюхивал, проверял — нет ли где мышиного хода?

— Он хоть и мелкий, а бойкий! — одобряла котенка няня. И даже строгая мама не поджимала губы, а так и норовила погладить блестящую чёрную шёрстку.

Повязку Федя ещё носил, хотя плечо уже почти и не болело — так велел доктор, Иван Семенович.