Алексей Хвостенко и Анри Волохонский. Тексты и контексты

Поэтому по порядку. Хотя, конечно, какой там порядок? Нет сомнения, профессиональный литератор изложил бы этот материал более выигрышно. Прямо скажем, лучше бы рассказал. С характеристиками и словесными портретами. Но что было, то было. Поэтому, хоть через пень-колоду, постараюсь пересказать эту повесть, как умею.

Алеша рассказал, что работал на лодочной станции на углу Фонтанки и Невского (с той стороны, где аптека).

– Лодочки отталкивал. Багром. Пару раз промахнулся подвыпивши. Пришлось расстаться с этой замечательной деятельностью. Ну а потом (или раньше) был смотрителем мемориальных досок на Невском. Милые дамы из какого-то управления по охране памятников старины помогли. И прошу отметить, ни одна мемориальная доска за время моей работы не исчезла. Поскольку родная партия воспитала у трудящихся бережное отношение к социалистической собственности. Правда, я и не проверял. На сознательность надеялся. И не зря.

5

– Ну и в зоопарке, конечно. Тоже дамы из ЗИНа помогли.

Эта аббревиатура расшифровывается так: Зоологический институт АН СССР. И рекомендация сотрудников этого известного института была довольно весомой.

– Я работал в обезьяннике. Но тоже, увы, недолго. Помню, идем мы с бабуином Яшкой по аллее, поем тихонечко. Навстречу директор. Начал права качать. Мол, бабуины очень опасные животные. К ним и в клетку-то нельзя заходить. Р-р-разорвут. А я ему этак вежливо отвечаю: «Вас, – говорю, – посади в такую клетку, так ты сам кого хочешь разорвешь». А мы с Яшкой выпили немного портвейна. Идем, никому не мешаем, поем. Если вы к ним по-человечески, то и они поворачиваются к вам своей лучшей стороной. А директор этот ведь ни в какую. Уперся бюрократ: «Так вы еще и спаиваете подведомственных животных!» Так и кончилась моя лафа в зоопарке, – закончил Хвост.

И ухмыльнулся. Вполне возможно, это была правдивая история. Такой был человек Хвост.

Но этим трудовые будни (подвиги) для Алеши не кончились.

Я помню, встретил Алешу на улице. Ну, обычно:

– Как дела? Чего хорошего?

– Да вот, считаем «Бахчисарайский фонтан». Закончили считать «Полтаву».

– Читать? – не понял я.

– Да нет, считаем понемногу.

Оказалось, академик Кнорозов пригласил Хвоста принять участие в этом счетно-решительном предприятии. Кнорозов был выдающимся ученым, он, кажется, расшифровал письменность майя и решил, видимо, расшифровать Пушкина, что, может, и потруднее будет. Что сталось с пушкинскими текстами после цифровых манипуляций, доподлинно неизвестно. Но мне достался стаканчик-другой от академических щедрот.

6

И не только наши интересовались Хвостом. Я помню, приезжали искусствоведы из Штатов изучать его творчество. Конечно, и местные «искусствоведы в штатском» изучали Хвоста. Но не очень-то прилежно. Скорее для порядка. У них классовое чутье было заточено на другой жанр. Хвоста они ошибочно считали неопасным. Хотя Алексей Хвостенко как раз и представлял опасность для властей. Причем любых.

Американские эксперты не просто так интересовались современным искусством. Хвост ведь был художник. У него висели очень технично сделанные графические работы. Пейзажи с луковками церквей. Печально склоненные купола без крестов. А искусствоведчатые янки были, в сущности, народом незамысловатым. Это была парочка блондинов с офицерской выправкой. В чем заключалась великая гуманитарная цель их экспедиций? Программа гуманитарной помощи работникам искусства? Нести свет культуры? Много можно строить глубокомысленных гипотез. И антитез. А ларчик-то просто открывался. Это я потом только допер. В Нью-Йорке в Гринвич-Виллидже загляни в любую галерею. Почем там русские работы? То-то. Эти великие деятели западной культуры так и норовят хапнуть у русского лопуха-живописца его работы с хорошим дисконтом. А то и совсем задарма. За джинсы какие-нибудь фирмы «Монтана». А потом загнать за хорошие башли в своем Манхэттене. Эти шакалы прошли хорошую выучку и чуют запах денег за версту.

Ну и конечно, там, где иностранцы, там и стукачи. Я помню, на Греческом прибегает кто-то с криком:

– Ребята, я точно знаю, Мишка Ю. – стукач.

Дальше обычная возня, прячут куда-то там самиздат и тамиздат, переживают. Алеша сидит у окна, курит свою беломорину. Молчит. Думает. Его трясут за плечо:

– Хвост, слышал?

– Да-да, стукач тоже человек, – говорит Алеша спокойным своим баритоном.

Такое запоминается.

Не зря существует устойчивое словосочетание: «Алексий, человек Божий». Что-то в этом есть.

7

И еще у Алеши была некая домашняя заготовка. Но не для этих гавриков, а для звездно-полосатых орлов более высокого полета. Как сейчас говорят на новом русском языке имени Оруэлла, эксклюзивный товар.

Это были не очень-то ясные мне, но, видимо, важные для него стихи «Верпы». Насчет сборника «Верпа» Алеша говорил мне:

– Я не поэт, Боря. Я только исследую те области, в которых может существовать поэзия.