Алексей Хвостенко и Анри Волохонский. Тексты и контексты

Да и от Анри Гиршевича течение относило нас в сторону. Мы нечасто встречались. Анри жил уже со второй женой. По фамилии Равдоникас. Дочерью известного историка. Мы были у них в гостях на Васильевском. Отмечался какой-то праздник. Там был также брат жены Феликс, музыкант. Он реставрировал старинные музыкальные инструменты. Этот бивуак Анри Гиршевича производил впечатление. Огромный двусветный зал. Большая гипсовая статуя (не бюст) Сталина. И прекрасный старинный инструмент – наверное, все-таки фисгармония, а не клавесин. Место было кайфовое.

Но страсть к свободе у Анри была сильнее. И они подали документы на выезд. Я помню, Анри приехал ко мне на работу, когда собрался в эмиграцию. Его дело в ОВИРе уже шло к концу, и он появился у меня в несекретной нашей лаборатории на Крестовском. Думаю, этак в 1973 году. И страстно уговаривал нас с Татой бросить все к такой-то матери и поехать вместе в Израиль. Там, как доподлинно известно, земля течет молоком и медом. Но сионистская пропаганда не убедила нас с Татой. Тогда. О чем я тоже жалею. Но, по правде говоря, не очень.

Потому что закат империи для нас с Татой выдался похожим на золотую осень.

Татьяна Никольская ХВОСТ ВСЕМУ ГОЛОВА 57

I58

Хвостенко, более известный как Хвост, жил на Греческом проспекте в доме, где была квартира Юрия Тынянова59. Хвост об этом знал и рассказывал. Алеше принадлежала комната в коммунальной квартире. Отношения с соседями были неровными. Практически каждый день к нему приходили гости. Часто без звонка. Алеша так приглашал гостей по телефону:

– Привет, это Хвост. Приходи, – и вешал трубку.

Жил Алеша крайне бедно, но крепким чаем поил всегда. Отцом Хвоста был переводчик Лев Васильевич Хвостенко. Он преподавал английский язык в английской школе на Фонтанке. Когда в начале 1960-х годов мы с Хвостом познакомились, а затем выяснили свое родство, Льва Васильевича не было в живых. Ко времени нашего знакомства Хвост уже не работал в зоопарке. Говорили, что его выгнали за то, что он съел черепаху. Хвоста судили за тунеядство. Неоднократно. Однажды на углу Невского и Литейного я встретила взволнованного Бродского, который спешил на суд над Хвостом. В зал заседаний нас не пустили. Ждали в коридоре, где за Хвоста болели его друзья. Хвоста не осудили. Отстоял его участковый.

Через некоторое время Хвост устроился на работу в Управление по охране памятников, которое помещалось в Александро-Невской лавре. Алеша должен был ходить по городу, смотреть, в каком состоянии памятники, иногда мыть их и делать отметки в журнал. За это ему платили около тридцати рублей в месяц.

Однажды Хвост получил какие-то деньги по наследству – видимо, за переводы отца. Он купил пишущую машинку «Эрика», на которой печатал свои стихи и пьесы, пиджак, рубашку и галстук. Иногда в таком облачении Хвост сидел на ступеньках Казанского собора и удивлялся, почему все на него обращают внимание.

У Хвоста почти всегда кто-то жил. Месяцами – его близкий друг Леня Ентин, который, в отличие от Хвоста, был весьма энергичен и помогал Алеше в оформлении наследственных бумаг. Жили и другие друзья, которые поссорились с родителями и ушли из дома, например Эллик Богданов со своей женой Эллой Липпой. Какое-то время у Хвоста обитал поэт и прозаик Саша Кондратов со своей женой Светой. В этот период Кондратов сотрудничал с Кнорозовым в группе по дешифровке языка острова Пасхи. Хвоста тоже привлекали к этой работе. Что им удавалось расшифровать – не знаю, но, по рассказам Хвоста, выпито на заседаниях группы было немало.

Я часто встречала у Хвоста Леню Аронзона, Володю Швейгольца, Игоря Мельца, художника по металлу, путешественника и впоследствии поэта Юру Сорокина, скульптора Володю Неймарка, художников Юру Галецкого, Сашу Нежданова, филолога Диму Новикова, студента востфака Ваню Стеблин-Каменского и его сестру Наташу, по прозвищу Черепаха, с мужем богатырского телосложения Валерием, которого называли Понтила, филолога Ефима Славинского, геолога и поэтессу Кари Унксову, геолога и художника Яшу Виньковецкого. Впрочем, по титулам или профессии Хвост никого не оценивал, табели о рангах у него не было. Большинство хвостовских гостей были творческими людьми, чьи представления о жизни и поведение не вписывались в традиционную систему социальных отношений. Они, как правило, не были активными борцами, просто хотели, чтобы их оставили в покое и не мешали самовыражению.

Поэтому многие если и работали (чтобы не сослали за тунеядство), то на работах максимально далеких от идеологии – охраняли, например, платные автостоянки (кочегаров в этой компании еще не было), пристраивались рабочими сцены. Однако все эти работы носили, как правило, временный характер.