Алексей Кулаковский

Если же мы заимствуем из русского языка две-три неправильных буквы, то мы можем применить их к своим потребностям (например, буквы О, Е, Ё). Ведь соответствие буквы произношению заключается не в самом начертании, а в той условности, в силу которой мы данную букву будем читать так или этак. Как мы условимся произносить данную букву, так она и будет произноситься; так поступали и первые изобретатели письменности…

Словом, новгородовская транскрипция не годится для якутов как по принципу, так и по своим недостаткам, и если она будет введена в нашу письменность, то этим самым создается для нынешних и будущих поколений громадное неисчислимое зло, которое можно пресечь в корне только ныне открытым протестом.

Чтобы устранить эту грядущую беду, следует якутской интеллигенции ныне же приступить к немедленному составлению целесообразной азбуки для якутов.

Я со своей стороны предлагаю два пути: или создать новую азбуку на стенографических началах, или принять бетлингков-скую со следующими изменениями и дополнениями»…[123]

Барахов, хотя и знал о связях Новгородова в Москве, не испугался возможных последствий и распорядился напечатать статью своего учителя в первом номере за 1921 год партийного журнала «Красный север».

Случилось то, чего и опасался Новгородов.

Кулаковский не удовольствовался «научной дискуссией», спрятанной в толщину мало кому доступного журнала, а открыто, со страниц влиятельного партийного органа выступил против его детища и не остановился на этом. 14 января 1921 года он сделал доклад о международной транскрипции на собрании подотдела по исследованию Якутской губернии. Результатом обсуждения доклада стала совместная телеграмма подотдела и Географического общества, отправленная Новгородову, с требованием приостановить литье шрифта до санкции международного съезда лингвистов и Академии наук.

О ярости, которую испытывал Новгородов после выступления Кулаковского, свидетельствует его письмо, отправленное в редакцию «Красного севера» из Петрограда:

«В сознании того, что если я оставлю без ответа статью тов. Кулаковского, помещенную в № 1 уважаемого мною органа за 1921 год, может получиться ущерб в советском строительстве Якутской губернии в области просвещения народных масс учением о коммунизме, прошу редакцию не отказать напечатать прилагаемые при сем мои «фактические поправки» в ближайшем № редактируемого вами журнала. По техническим соображениям можете разбить поправки на два номера: сначала первые четыре, а потом последние три.

1921 г. 3 августа.

С совершенным почтением С. Новгородов».

К письму была приложена статья, озаглавленная «Излишняя тревога», написанная в развязном и очень оскорбительном для Алексея Елисеевича Кулаковского тоне.

«Получив копию с приведенной статьи лишь в начале июля 1921 года, имею возможность сделать попытку к оправданию себя в семи смертных грехах, в коих я оказался по уверениям некоего т. Д. Кулаковского (см. стр. 27 названного органа Якутского губревкома) или моего уважаемого коллеги А. Е. Кулаковского (см. оглавление на обложке того же органа).

Если столь беспощадным критиком международной транскрипции в применении к якутскому языку является многоуважаемый А. Е., то появление статьи можно объяснить ничем иным, как отчаянием ее автора вследствие предстоящего провала собственной транскрипции, проект коей созрел в голове А. Е. уже более десятка лет тому назад, но по непонятным обстоятельствам остался висеть в воздухе, наряду с другими красивыми его фантазиями.

Если бы статья не была помещена на страницах столь почтенного и официального органа, как «Красный север», то едва ли я удосужился бы писать ответ: и без него последователи «ныне господствующей новой транскрипции» (стр. 24) разобрали бы, где особенно старался т. Кулаковский сгустить краски, прибегая порою даже к передержкам.

Недостаток времени и желания не позволяет мне специально полемизировать с «Д». Кулаковским. Поэтому я ограничусь лишь фактическими поправками»…

Далее Новгородов в своей обычной манере дискуссии с Кулаковским опровергать его, уходя от сути поставленного вопроса, легко и как бы убедительно «разбивает», а на самом деле только изображает, что «разбивает» Кулаковского.

Вникать в эту полемику нет нужды, поскольку аргументы «излишней тревоги» во многом повторяют уже приведенный нами ответ Новгородова на письмо Кулаковского.

Интереснее другое…

Статья «Новая транскрипция якутского языка» появилась в «Красном севере» в начале января 1921 года, а Новгородов пишет ответ на нее только 3 августа 1921 года. Он, правда, объясняет, что получил копию статьи лишь в начале июля 1921 года, но тут возникает вопрос о телеграмме, которая была послана Новгородову в Якутск в середине января 1921 года.

Даже если копию статьи Новгородов получил спустя шесть месяцев после публикации — а поверить в это очень трудно! — все равно он знал о том шуме, который поднялся против его алфавита в Якутии, и наверняка какие-то меры принимал…