Алексей Петров

Он отпускает полотенце и начинает пробираться сквозь снег ко мне, но я приветствую накатывающую усталость. Я знаю, что на теле есть ожоги от холода, а кожа, скорее всего, становится бледно-голубого оттенка. Но в этот момент я игнорирую боль. Игнорирую холод. Игнорирую его обнаженное тело, приближающееся ко мне, и позволяю глазам закрыться.

Чертова тупая баба.

Почему она решила выкинуть подобный трюк? Я тут себе яйца отморозил. В буквальном смысле.

Дом все еще кажется далеко, пока приближаюсь к открытой двери. Сквозняк пронзает меня, когда заношу ее тело в гостиную, как и вчера. Мне начинает надоедать спасать ее задницу от самой себя.

Я аккуратно кладу ее на пол и бегу к оттоманке, чтобы вытащить все одеяла, что у меня есть. Срываю промокшую футболку, которая прилипла к ней, и бросаю ее за спину, смотря на ее обнаженное тело. Поднимаю одеяла и укутываю холодное тело, словно пеленаю новорожденного ребенка.

Потирая руками ее плечи, пытаюсь разогнать кровь и согреть.

— Давай, malyshka. Просыпайся.

Ее тело содрогается под моими прикосновениями, и я с облегчением вздыхаю. Моя голова опускается на ее плечо, а дыхание становится учащенным.

— Слава Богу. Прости, что накричал на тебя.

— Ммм… — стонет она, пытаясь пошевелиться, но ее тело сопротивляется. — Классная татуировка на члене.

Я от души смеюсь, уткнувшись в ее руку, радуясь, что с ней все в порядке.

— Может быть, я все-таки тебе нравлюсь.

— Капельку, Кодак.

Она тихо стонет, ее рука обвивается вокруг моего торса, притягивая ближе к своему все еще дрожащему телу.

— Согрей меня, пожалуйста.

Она поворачивается лицом к спинке дивана, и я укладываюсь позади нее, притягивая к себе. Укутывая нас обоих одеялом, начинаю чувствовать, как ее тело постепенно согревается. Кажется, вся кровь приливает прямо к моему члену, и я мысленно ругаю себя.

— Извини.

— Все в порядке, — мурлычет она, прижимаясь ко мне еще ближе. — Ты такой теплый.

— Просто признай это, Кодак. Ты считаешь меня сексуальным.

На мгновение наступает долгая пауза, за которой следует глубокий вздох.

— Ты собираешься причинить мне боль? — шепчет она в спинку дивана.

— Никогда, — отвечаю я, не задумываясь. Она не в моем списке, и я никогда не причинил бы боль кому-то без причины.

— Хорошо.

— Прости. Думаю, я просто хотел тебя напугать. Ты так уютно здесь устроилась, что это озадачило меня. Я привык быть один, а наличие кого-то рядом, здесь со мной — это просто…

— Непривычно.

Я киваю в знак согласия, прижавшись к ее плечу.

— Послушай, мы застряли здесь, пока погода не успокоится. Нам лучше попытаться поладить. Но прости, что наступила тебе на больное место и рыскала по дому. Я могу найти что-нибудь еще, чем себя занять.

— Я могу придумать пару вариантов, — мой голос становится низким, с легким рыком в конце, когда провожу пальцем по нежной коже ее шеи.

Она тихо смеется, прежде чем дальше продвинуться на диване. Я остаюсь неподвижным, пока она начинает засыпать, и позволяю своему телу присоединиться к ней.

Солнце давно село, когда просыпаюсь. Протянув руку сквозь одеяло, пытаюсь обнять Амелию, но ее место оказывается пустым. Паника охватывает меня, и я резко поднимаюсь, оглядываясь в поисках ее по дому.

На кофейном столике лежит записка, написанная черным курсивом посередине.

Пошла за дровами.

Не волнуйся, на этот раз я одета соответственно погоде.

От дома до сарая недалеко, в такую погоду дойти можно, но это не то, что меня тревожит. Меня беспокоит то, что находится там.

Поспешно одеваюсь, натягиваю свои черные непромокаемые ботинки, забывая о носках, и выбегаю за дверь.

Ночное небо черное, единственный источник света — оранжевое свечение, пробивающееся сквозь щели в больших дверях сарая.

Раньше она думала, что боится меня. Но это айсберг, который потопит корабль.

Двигаясь к свету, я протискиваюсь в небольшую щель между створками дверей, которые снег не позволяет полностью открыть.

Оглядываясь вокруг, я замечаю ее, стоящую возле того места, которого я хотел, чтобы она избегала.

— Кодак?

Ее тяжелое дыхание наполняет воздух, пока осторожно приближаюсь к ней. Медленно кладу руку ей на плечо, и она резко оборачивается. Весь румянец отхлынул от ее лица, а грудь тяжело вздымается вверх и опускается.

— Ты в порядке?

— У тебя кровь на руках. В прямом смысле, не в переносном?

— Да, — говорю, тяжело вздыхая.

— Т-ты убиваешь людей? — она снова поворачивается, смотря в сторону горы тел, лежащих в углу большого сарая. Большой кусок брезента был небрежно отброшен в сторону, обнажив каждый сантиметр кровавой бойни под ним.

Из-за сильной бури я не смог избавиться от этого беспорядка, как обычно делаю после каждого убийства.

В нескольких милях отсюда есть заброшенный мясокомбинат, где все еще полно оборудования и инструментов. После каждого убийства я использую их большую мясорубку, чтобы немного облегчить утилизацию.

Кости иногда доставляют сложности, но после нескольких ударов молотком они все же проходят через мясорубку.