Алексей Ставницер. Начало. Восхождение. Вершина

Не голодно, но стол не ломился, мясо было раза два в неделю. Вообще домашнее меню во многом зависело от обстоятельств, не только от домашнего бюджета. Сначала, к примеру, от того, что было на военном продовольственном складе в Терсколе. Заведовавший там майор выдавал семье на неделю пачку сливочного масла, сколько положено мясных консервов какого-то лохматого года изготовления, мерзлой колбасы. Овощи были по потребности, фрукты – строго ограничены. Как-то майор спросил у папы, куда отнести маслины – к фруктам или овощам. Папа сразу смикитил, в чем соль вопроса. «Конечно, к овощам. Они же черные…» Пятикилограммовая банка маслин стоила копейки, они у нас в доме не переводились.

Ближайший базар, где можно было докупить продукты, находился черт знает где. Поэтому в семье было обязательным выполнять свою «продовольственную программу» – мы заготавливали впрок лесные ягоды, грибы, черемшу. Ее почему-то мариновали больше всего, килограммов под 30. Сознаюсь задним числом, что заготовки меня сильно напрягали. Лазить по лесу на карачках день-деньской – занятие не из легких. Но правила в семье создавались для всех, исключения не допускались, я об этом однажды призабыл, о чем речь будет ниже.

Иногда случались нечаянные праздники. Как-то папа принес домой полтуши попавшего под лавину тура – мы с мясом жировали целый месяц.

В отличие от традиционных семейных правил, у нас никогда не было строгого расписания столования. Пришел голодный, съел, что есть, – накрыванием стола с сервировкой семья себя не напрягала. Наиболее привычными и соответствовавшими понятию семейной традиции были вечерние чаепития. Они всегда были с гостями, с долгими разговорами. Стандартное потребление чая в семье было 3 килограмма в месяц.

Так было и в Терсколе, и в Шхельде, и Эльбрусе. Гости шли вереницей. Иногда знакомые, чаще – не совсем. Думаю, альпинисты – ученые, эзотерики – в городах передавали нас «по эстафете», вновь прибывающие в альплагерь передавали приветы от тех, кто бывал в гостях прежде. Так образовалась своеобразная цепная реакция – каждый гость порождал визит нескольких гостей в будущем.

Папа был человеком в альпинистской среде не только известным, но и популярным. А альпинизм в советское время был нечто большее, чем спорт. В горы тянуло тех, как пел известный бард, кому было тесно «в суете городов», здесь вроде как спадали оковы идеологических условностей и запретов. (В горах, что к месту вспомнить, даже радио «Свобода» звучало чисто, шум глушилок сюда не доставал.) Кавказ манил йогов, находившихся под неясным подозрением властей, экстрасенсов и целителей. Смены в лагере менялись через 20 дней, и каждые 20 дней у нас были иные гости: врачи, ученые физики и ученые лирики. С приветами они привозили новые книжки – самиздатовские и даже забугорные. Помню «Гадких лебедей» Стругацких, изданных «Посевом» на отличной бумаге. Но преимущественно самиздат был машинописным. Но какое это имело значение, если можно было читать то, что никто не читал?

Думаю, что по насыщенности интересными знакомствами, тем, что принято называть интеллектуальной средой, наши горные годы были богаче городской жизни. А папа, если случалось бывать в Москве или Ленинграде, купался в гостеприимстве. Он всегда возвращался с массой впечатлений от театральных спектаклей, новых встреч и знакомств и непременно с новыми книжками – традиционным советским дефицитом. Однажды какой-то наш гость, оказавшийся большим начальником, одарил папу талоном в знаменитую, закрытую для народа секцию ГУМа. И папа привез маме сногсшибательные югославские сапоги-снегоступы и швейную машинку «Веритас».

На всякий случай уточню: все наши разговоры шли за чаем, алкоголь почти не пили. Папа вообще к нему был равнодушен. Никакого отношения к диссидентству наши посиделки не имели. Хотя наказ «держать язык за зубами» был мне дан раз и навсегда. Соблюдать запрет было несложно, так как говорить о диссидентской литературе было не с кем. Правда, однажды я его таки не удержал, но отношения к запретным книжкам это не имело.

Папа с друзьями-альпинистами и геологами искал вершину для первопрохождения на первенстве Союза. Если не изменяет память, год был 1983. И им повезло. Нашли безумно интересную вершину с отвесной скалой. Мечта, а не гора. Была она как-то особо затерянная. Городским федерациям такую ни в жизнь не сыскать. Они облетели ее на вертолете, сфотографировали, прочертили на снимках маршрут. Папа спрятал все эти материалы в один из зеленых армейских ящиков. И вот перед этим самым первенством сидят у нас гости-альпинисты, говорят о нехоженых вершинах. Упоминают и эту, снимки с которой под семью замками. Папа помалкивает. А я заявляю, что гору эту знаю.

– Ты ничего не знаешь, – останавливает меня папа и отправляет спать. Но не тут-то было!

Я решил, что папа просто позабыл о снимках в ящике, достал их и принес на обозрение честной компании.

– Вот же она! – говорю я торжествуя. – У меня память хорошая.