Пожалуй, я один из немногих могу оценивать не теоретически, а по существу, что значило для Леши и его семьи более чем десятилетнее пребывание на Кавказе и что это значило для развития альпинизма в стране. В давние времена мы с женой, тоже альпинисткой, счастливые молодожены, прожили год на Кавказе, работая инструкторами. Внешняя сторона такой жизни – горные красоты, любимое занятие, словом – романтика. Реальность – глухомань и бездорожье, оторванность от привычных условий жизни, оторванность от друзей и близких, примитивный быт, достаточно суровый климат. Я понимал, почему Леша каждое свое временное пристанище обустраивает, как будто жить там до скончания дней. Человек мастеровой, рукастый, он старался создать для семьи тот минимум бытовых условий, на который она имеет право. Даже так: которого он не имеет права ее лишать. Он понимал, чего лишается Алла, молодая и красивая женщина, меняя Одессу на туманные или заснеженные ущелья. И смею сказать, он был хорошим и заботливым мужем. И он был к тому же поглощен идеей реформирования советского альпинизма в аналог западного – не так зарегулированного, но так оснащенного и вооруженного. Разумеется, теперь понятно, что для того, чтобы иметь западную модель альпинизма, нужно быть западным обществом. Но тогда ведь мы полагали, что можно худшее выбросить, лучшее – оставить. Теперь, имея немалый опыт восхождений вместе с зарубежными мастерами, зная роль и место альпинизма в разных странах, я убедился, что стратегическое направление, избранное Лешей, было правильным. Оставался сущий пустяк: чтобы его поняло государство. Не страна, не общество, а государство. К сожалению, не понимает.
Я помню Лешино возвращение с Кавказа. Оно было в никуда. Десять лет, отданных подготовке классных альпинистов, государство оценило так, как всегда оценивало патриотизм и самоотверженность, – никто ничего никому не должен. Новая методика, новая система подготовки альпинистов, созданная Алексеем, оказалась выброшенным на берег китом. Не столкнуть в море – погибнет.
Семья Алексея разбогатела на Кавказе на одного сына – и не более. Нужно было приспосабливаться к новой, кардинально изменившейся за время гор, жизни. Альпинизм становился перевернутой страницей биографии.
Михаил Ситник
В 1979 году Леше присвоили звание мастера спорта СССР по альпинизму. Лето он провел в экспедиции ЦС ДСО «Авангард» на Юго-Западном Памире, совершив там сложные восхождения.
А осень – традиционное время для прохождения стен в Крыму. Уже стоял ноябрь, но по-летнему жаркий. Мы добрались к Ялте около полудня, около часу были под Ай-Петри. Решили идти на стену двумя двойками по параллельным маршрутам. Я шел с Лешей, а Сережа Сипкин – с Толей Гениушем.
Поскольку намерение было обернуться быстро, то пошли налегке, только со снаряжением, без теплых вещей, в одних футболках.
В нашей связке лидировал Леша. Он легко прошел все сто пятьдесят метров отвесной стены, после которой мы вошли в лесистую, некрутую чашу, ведущую к предвершинной стенке. Здесь мы встретились со второй связкой и дальше полезли одной командой. Но и простенькие сложности, вроде внезапно возникавших стенок в пять-десять метров, тоже требовали времени. Таким образом, вершина оказалась гораздо дальше, чем предполагалась. И как ни скоро мы продвигались, но тьма таки нас догнала с присущей ноябрьской ночи заморозками. Лезть в темноте опасно, пришлось подумать о непредвиденной ночевке на стене.
Склон, на котором мы решили ночевать, был градусов 45. Мы прикинули, к чему будем вязаться веревками, чтобы не скатиться вниз по склону, и пока окончательно не утонули в темноте, собрали сушняк (слава Богу, в чаше деревья росли). И тут вдруг оказалось, что развести костер нечем. Спички буквально перед местом ночевки на крутой стенке выпали у меня из кармана. Я даже не стал за ними возвращаться, спичек там было всего несколько.
Мое признание ребята встретили молчанием, более красноречивым, чем холод ноябрьской ночи. Потом Леша уточнил – точно ли я помню, где именно потерял коробок. Я помнил. Присвечивая глазами и злостью, мы с Лешей полезли назад. Опускаю подробности, как мы на ощупь искали коробок. В конце концов, он нашелся. Ощупью добрались до места ночевки, развели костерок и, поворачиваясь к нему то одним боком, то другим, полулежа-полувися на крутом склоне, стуча от холода зубами, ждали рассвета.
Самым предусмотрительным из нас оказался самый молодой и неопытный Толя Гениуш. Он разумно решил, что свитер много не весит, и запихнул его в рюкзак. На всякий случай. Свитер кавказский, из теплой шерсти. Толя натянул его, улегся и благостно похрапывал. Правда, почему-то все мостился к огню головой ближе – мерзла. Мы же, коротая время, говорили обо всем на свете и действительно не заметили, как стрелки переползли за полночь и приблизились к рассветному часу.