Алексей Толстой

Разобраться, что тут правда, а что нет, не так просто. Судя по рассказу Толстого, изложенному Крымовым и приводимому Гулем (то есть через третьи руки), речь все-таки идет о встречах писателей с руководством партии в октябре 1932 года. Других встреч в доме Горького, где были и писатели, и Сталин с Ворошиловым, не проходило. Корнелий Зелинский, которому принадлежит описание этих встреч, Толстого в списке участников не называет. С другой стороны, по версии Гуля — Крымова — Толстого, писателя могли позвать несколько позже, когда все серьезные разговоры кончились и началась пьянка. Но скорее всего, это миф. И если Толстой нечто подобное рассказывал, то потому, что ему было стыдно сознаться в том, что его не пригласили. Зато история о стиле «новых совзданий» на месте взорванного храма Христа чистая правда.

«Ежедневно работаю в Комиссии по Дворцу Советов и пользуюсь здесь большим почетом, — писал он Крандиевской в январе 1932 года. — Оказывается, меня назначило в комиссию верховное правительство, и это большой почет, вроде ордена»^{680}.

Глава XX ТОТ, КТО ПОЛУЧАЕТ ПОЩЕЧИНЫ

В самом начале 1933 года красному графу исполнилось 50 лет. Если предыдущий сорокалетний юбилей пришелся на смутные годы разрыва с эмиграцией и отмечать его было толком негде и не с кем, то в свои пятьдесят Толстой заслужил чествование по высокому разряду. К этой поре после роспуска РАППа он мог считать основные задачи по вживанию в советскую жизнь и завоеванию самого удобного места под солнцем в общих чертах решенными. Враги были разбиты, он находился на пути к славе, однако праздник, если верить дневнику Корнея Чуковского, вышел так себе:

«Более казенного и мизерного юбилея я еще не видел. Когда я вошел, один оратор говорил: «Нам не пристала юбилейная лесть. Поэтому я прямо скажу, что описанная вами смерть Корнилова не удовлетворяет меня, не удовлетворяет советскую общественность. Вы описали смерть Корнилова так, что Корнилова жалко. Это большой минус вашего творчества». Я вышел в прихожую, где Миша Слонимский, Тихонов, Лаврентьев… Лаврентьев сказал чудесную речь, по-актерски — от имени театра им. Горького. Встал на эстраду, возле Толстого, чего другие не делали — и сказал о том, что «все сделанное тобою, — это только первая твоя пятилетка — и у тебя еще все впереди». Толстой похудел, помолодел, — несколько смущен убожеством юбилея. В президиуме Старчаков, Лаганский, Шишков и Чапыгин и какие-то темные безымянные личности. Лаганский вышел с пучком телеграмм, но ни от Горького, ни от Ворошилова — ни от кого нет ни одного слова, а только от Рафаила (!), от Мейерхольда, от театра Мейерхольда, еще две-три — «и больше никаких поздравлений нет», наивно сказал Лаганский»^{681}.

На самом деле, хоть и не телеграмма, но письмо от Горького было: «Вы знаете, что я очень люблю и высоко ценю ваш большой, умный, веселый талант. Да, я воспринимаю его, талант ваш, именно как веселый, с эдакой искрой, с остренькой усмешечкой, но это качество его для меня где-то на третьем месте, а прежде всего талант ваш — просто большой, настоящий, русский и — по-русски — умный, прекрасно чувствующий консерватизм, скрытый во всех ходовых «истинах», умеющий хорошо усмехнуться над ними»^{682}.

Поразительно, но Горький видит в Толстом то же самое, что Блок и рапповцы — насмешку. Однако Горькому она нравилась, а кроме того, пролетарский писатель не мог не оценить определенную скромность рабоче-крестьянского графа. Толстой при всем своем желании первенствовать никогда не пытался конкурировать с Горьким, не стремился создать параллельный литературный центр, не отталкивал основоположника социалистического реализма, но признал горьковское верховодство и почтительно писал своему тезке, строго соблюдая литературную иерархию в духе отчета перед вышестоящей инстанцией:

«Сейчас для меня стоит вопрос — что продолжать в 32 году? Вторую часть «Петра» или «19-й год»? Решение это зависит от моего участия в «Истории гражданской войны», вернее от сроков, которые Вы поставите для сдачи рукописи»^{683}.

«Дорогой дедушка и тезка! — витиевато отвечал Горький. — На все вопросы, поставленные вами, вы услышите исчерпывающие ответы из моих красноречивых уст, кои вскорости окажутся вне посредственной с вами близости и будут пить чай»^{684}.