Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

В повести Алексей Толстой поменял только имя главного героя, назвав его Никитой, в честь своего сына, но оставив не только имя учителя, но и своей матери. Ну а девочка? Кто она? Уже первые строки говорят о том, что она тронула если не сердце, то его мысли… Привлекла его внимание.

«У стола сидели матушка, Аркадий Иванович и вчерашняя девочка, лет девяти, сестра Виктора, Лиля. …Лиля была одета в белое платье с голубой шелковой лентой, завязанной сзади в большой бант. В ее светлых и вьющихся волосах был второй бант, тоже голубой, в виде бабочки.

Никита, подойдя к ней, покраснел и шаркнул ногой. Лиля повернулась на стуле, протянула руку и сказала очень серьезно:

– Здравствуйте, мальчик.

Когда она говорила это, верхняя губа ее поднялась.

Никите показалось, что это не настоящая девочка, до того хорошенькая, в особенности глаза – синие и ярче ленты, а длинные ресницы – как шелковые. Лиля поздоровалась и, не обращая больше на Никиту внимания, взяла обеими руками большую чайную чашку и опустила туда лицо».

В таком возрасте все значительно, даже взгляд, даже оброненное слово. То, что девочка выказала равнодушие, ни о чем не говорит. Видимо, слишком значителен был интерес, который проявил Никита. Недаром брат Лили сразу заметил это, не ускользнуло от глаз Виктора волнение Никиты и…

«Толкнув Никиту коленкой, он сказал шепотом:

– Тебе нравится моя сестра?

Никита не ответил и залился румянцем.

– Ты с ней осторожнее, – прошептал Виктор, – девчонка постоянно матери жалуется.

Лиля в это время окончила пить чай, вытерла рот салфеточкой, не спеша слезла со стула и, подойдя к Александре Леонтьевне, проговорила вежливо и аккуратно:

– Благодарю вас, тетя Саша.

Потом пошла к окну, влезла с ногами в огромное коричневое кресло и, вытащив откуда-то из кармана коробочку с иголками и нитками, принялась шить. Никита видел теперь только большой бант ее в виде бабочки, два висящие локона и между ними двигающийся кончик чуть-чуть высунутого языка, – им Лиля помогает себе шить».

Вот тут-то писатель и показал желание своего маленького героя привлечь внимание девочки, что само по себе говорит о многом…

«У Никиты были растеряны все мысли. Он начал было показывать Виктору, как можно перепрыгнуть через спинку стула, но Лиля не повернула головы, а матушка сказала:

– Дети, идите шуметь на двор».

То есть прыжки через стул он старался сделать именно для девочки и был разочарован тем, что это оставило ее совершенно равнодушной.

Ну а далее природа. Алексей Толстой писал повесть в эмиграции, когда в памяти воскресали пейзажи Отечества, когда сжимала сердце тоска о том, что казалось утраченным, когда душа протестовала и звала в далекое детство…

«Мальчики оделись и вышли на двор. День был мягкий и мглистый. Красноватое солнце невысоко висело над длинными, похожими на снеговые поля, слоистыми облаками. В саду стояли покрытые инеем розоватые деревья. Неясные тени на снегу были пропитаны тем же теплым светом».

И не только природа воскресала в памяти, воскресали те именно ранние чувства, которые неповторимы и которые действительно всегда вызывают теплую грусть…

«Никите не хотелось играть, и было, непонятно почему, грустно. Он предложил было пойти в гостиную на диван и почитать что-нибудь, но Виктор сказал:

– Эх ты, я вижу, тебе с девчонками только играть.

– Почему? – спросил Никита краснея.

– Да уж потому, сам знаешь, почему.

– Вот тоже пристал. Ничего я не знаю. Пойдем к колодцу».

А потом Никита пошел даже на подвиг, спасая Виктора от примчавшегося откуда ни возьмись страшного быка, и дал возможность мальчику убежать домой… Но подвиг должен быть вознагражден хотя бы взглядом, хотя бы улыбкой той, о которой сейчас все мысли.

«Никита невольно поглядел на окно – третье слева от крыльца. В окне он увидел два синих удивленных глаза и над ними стоящий бабочкой голубой бант. Лиля, взобравшись на подоконник, глядела на Никиту и вдруг улыбнулась. Никита сейчас же отвернулся. Он больше не оглядывался на окошко. Ему стало весело…»

А потом они катались на горке, и «Никита краешком мыслей думал:

«Когда буду возвращаться домой и пройду мимо окна, – оглянуться на окно или не оглядываться? Нет, пройду, не оглянусь».

Как это знакомо всем, кто влюблялся в ранние годы, когда душевный трепет достигал апогея при одном только взгляде той, которая тронула сердце.

Писатель, который, по словам биографа, «рано научился распознавать человеческую природу, извлекать из человеческих слабостей выгоду для себя, фантазировать, создавать из видимых предметов жизни свой мир, несколько отличающийся от действительного», наделил этими своими качествами героя.

«За обедом Никита старался не глядеть на Лилю, хотя, если бы и старался, все равно из этого ничего бы не вышло, потому что между ним и девочкой сидела Анна Аполлосовна в красной бархатной душегрейке и, размахивая руками, разговаривала таким громким и густым голосом, что звенели стекляшки под лампой».

Вся жизнь приобретает особый смысл, все происходящее оценивается иначе, чем еще вчера. Даже ожидание и подготовка к праздникам иные.