Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Этим испытанием стала нелегкая жизнь на чужбине. Жизнь не гостей из великой страны, а изгоев. Офицеры, блестящие офицеры гвардии становились таксистами. Разве что творческим людям оставались какие-то малые надежды не пасть на дно эмигрантской жизни.

Наталья Васильевна Крандиевская вспоминала…

«…пассажиры, собравшиеся на палубе “Карковадо”… были из другого века: пестрая мелковатая публика с пустяковым багажом. Люди неопределенной профессии и общественного положения. Чаевые давались скупо. Преобладали левантинцы, охотно и плохо говорящие на всех языках.

Русские беженцы в измятых одеждах, прошедших через огонь, воду и трубы турецкого карантина, расположились на палубе второго класса. Мы были среди них: я, Толстой, двое детей и бонна Юлия Ивановна, наш верный спутник в скитаниях».

Пароход «Корковадо»

Решение принято. Эмиграция. Париж. Столь вожделенный Париж для русской интеллигенции. Но и выхода, казалось, иного нет…

«Возвращаться из Одессы в Москву, через фронт Деникина, через Украину, по степям которой гуляют разбойники, оказалось труднее, чем нестись вместе с беженским потоком на юг. И вот нас понесло и выкинуло на чужой берег… Море и небо синее, а денег у нас совсем мало… В остальном все обстояло благополучно. Трудно было желать лучшей погоды для плаванья. Дети были здоровы. Мы еще не устали бродяжничать. Мы были молоды и полны надежд на будущее. Веселая стая дельфинов провожала нас до входа в Дарданеллы».

Наталья Васильевна рассказала о многотрудном пути из Одессы в своих воспоминаниях довольно подробно, а вот Алексей Николаевич описал все в упомянутой выше повести «Похождения Невзорова, или Ибикус».

Тяжелы впечатления… Это сквозит в каждой строке глав, посвященных следованию на битком забитом пароходе…

«Все несчастья эвакуации, спанье в трюмах, бобы и обезьянье мясо, распученные животы, очереди у отхожих мест, грязь и последнее унижение вчерашнего дня, когда все только облизнулись в виду Константинополя; еще глубже – вся бездольная, кочевая жизнь за два года революции, разбитые вокзалы, вшивые гостиницы, налеты, перевороты, разбойники, бегство на крышах вагонов в мороз, в дождь, вымирающие в тифу города, бегство все дальше на юг – все это взорвалось, наконец, чудовищной истерикой в истерзанных душах…»

На чужбине

Торопились, торопились за границу, торопились эмигранты всех мастей, но, конечно, не обездоленных слоев населения. Им неплохо жилось в России, но они не ценили того, что было у них, они раскачивали лодку русского самодержавия, надеясь на какие-то особые блага, когда не будет царя, рассчитывая на свободы, которых у них было при царе предостаточно.

Первые разочарования наступили на пароходе. Но, прибыв на место – неважно в какую страну, в Италию ли, во Францию – разочаровались… Стремились-то большинство именно во Францию, особенно если приходилось бывать там в довоенное время. Наверное, наивно полагали, что будут встречены с распростертыми объятиями, как когда-то прежде.

Завершающие страницы повести «Похождения Невзорова, или Ибикус» автор посвятил тому, как на самом деле встретила беженцев из России лицемерная и жестокая Европа…

«На дворе перед посольством, вот уже третий месяц, сидели на ступеньках, лежали в пыльной траве на высохших клумбах русские, в большинстве женщины, те, кто уже проел последнее колечко, последнюю юбчонку. Здесь они дожидались субсидий или виз. Но субсидии не выдавались, по поводу виз шла сложная переписка. У невручившего грамот не было сумм, чтобы кормить всю эту ораву – душ двести пятьдесят, и души на дворе посольства худели, обнашивались, таяли, иные так и оставались ночевать на сухих клумбах у мраморного подъезда.

Семен Иванович прошелся по двору, чуть-чуть даже прихрамывая и опираясь на тросточку. Нужно было, конечно, много вкуса и воображения, чтобы среди этих унылых женских фигур найти жемчужины его будущего “аристократического салона”. Он с трудом узнал несколько знакомых по пароходу, – так эти женщины изменились. Вот девушка, та, которую он тогда прозвал: “котик, чудная мордашка”, сидит, опершись локтями о худые колени, личико детское, очаровательное, но даже какие-то пыльные тени на лице».

Ну а что же Толстые? Алексей Николаевич был уже достаточно известным писателем не только в России. Его знали в Европе. Но и у него жизнь сложилась не так, как мечталось. Наталья Васильевна вспоминала:

«Жизнь в Париже была трудной. Толстой писал первую часть “Хождения по мукам”. Я окончила трехмесячные курсы шитья и кройки на avenue de Opéra и принялась подрабатывать шитьем платьев. Были месяцы, когда заработок мой выручал семью».

А какие были заказы? И кто заказывал?