Алеша Джапаридзе

Идет весна. Пора уже думать о подготовке к 1 Мая. И вот в квартире сочувствующего большевикам, проживавшего на Зарабожской улице, собралась большевистская группа — Джапаридзе, Тавдишвили, Сухишвили — всего двадцать человек. Председательствует Алеша. Он обращается к товарищам с вопросом: что конкретно можно сделать к празднику? Решили: несмотря на неблагоприятные условия, выпустить первомайскую листовку. Написать ее текст взялся Джапаридзе. Для выработки других мероприятий избрали комиссию во главе с Алешей.

Осложняло дело «недреманное око» властей. День ото дня слежка за революционерами усиливалась. За Джапаридзе специально наблюдал сыщик под кличкой «Игла». Царские сатрапы поставили своей целью — во что бы то ни стало ликвидировать большевистскую организацию еще до 1 Мая.

Последовали один за другим обыски. У Алеши Джапаридзе найдены экземпляры отпечатанной прокламации «Товарищи рабочие!», которую он написал, а также запрещенные книги и брошюры, комплект «Социал-демократического журнала» за 1914 год.

Обращенная к рабочим первомайская прокламация призывала: «Долой кровавую войну! Да здравствует мир, заключенный истинными представителями воюющих народов, на основе национального самоопределения!.. Долой преступное российское самодержавие, которое является одним из виновников этой войны!»

Прокофия Джапаридзе арестовали, заточили в тифлисскую губернскую тюрьму, а затем сослали в Сибирь.

Сибирь

За окном дует ветер, валит снег. Но Прокофий сейчас забыл о холоде. Склонившись над бумагой, он пишет: «Жизнь моя! Сегодня 20 сентября, более двух месяцев не видал я тебя, не слышал твой голос даже в письмах…»

Далеко, в теплом Тифлисе, осталась его любимая Варо, а с ней и дорогие девочки Люция и Елена. Как они там, что с ними?

Он ничего не знает о своей семье с тех пор, как отправлен этапом в Енисейскую губернию.

Полковник Паструлин, подписавший в Тифлисе приказ об аресте Джапаридзе, не оставлял его в покое и в ссылке. На имя начальника Енисейского жандармского управления он шлет депеши с требованием производить обыски у ссыльного и все найденные бумаги высылать в Тифлис. И Алешу уже здесь, в ссылке, вновь арестовывают. «Все же я жив, живы мои мысли, надежды, вера и энергия, моя дорогая», — пишет он жене.

Проходят сентябрь, октябрь, ноябрь. Река Енисей давно замерзла. Трудно Алеше. Не привык он к суровой зиме, но ничего, держится. Худо обстоит дело с одеждой, а с деньгами — еще хуже. Однако больше всего его угнетает одиночество, оторванность от мира, от кипучей революционной деятельности.

И вот однажды Варо Джапаридзе получает от мужа письмо: «Мне необходимо самое малое: сто грецких орехов и очки. Все это при наличии псалтыря на мое имя».

Варо сразу смекнула, о чем идет речь: он просит паспорт и деньги для побега. С присущей ей энергией и настойчивостью взялась она раздобыть все просимое мужем.

С большим трудом достает паспорт. Сто рублей дала племянница мужа Ванто Джапаридзе, по крохам собравшая эту сумму. С помощью Джавайры Тер-Петросян — сестры бесстрашного революционера Камо — типографские рабочие-переплетчики мастерски заделывают паспорт и деньги в обложку Евангелия, и Варо посылает все это в Сибирь Алеше, освобожденному к тому времени из-под ареста.

Село Каменка, неподалеку от Енисейска. Проходят недели. Алеша ждет посылку, а ее все нет и нет.

Уже наступает новый, 1916 год. Джапаридзе потянуло к перу (вспомнилось увлечение юности!), и он пишет новогодний рассказ. Довольно красочно описывает сибирскую зиму, село Каменка, затерянное в самой глуши Российской империи. Необычное было это село. В нем много людей разных национальностей и почти все — ссыльные.

Автор остается верным глубоко осмысленному интернационализму, понимая, что сила революции в единстве всех народов. Он особо подчеркивает это обстоятельство. «Здесь был уже знаковый нам „граф“, — пишет Алеша, — в нем, конечно, не было ничего графского. Внешностью, поведением, одеянием это был настоящий горьковский тип. Волна жизни забросила его сюда с балтийских берегов. Кто знает, откуда бросила сюда та же самая волна жизни и остальных? Кроме кавказца, которого ссыльные прозвали „князем“, здесь были представители почти всех уголков огромной России.

На некоторых еще арестантские шинели, иные не могли забыть, что совсем недавно они были одеты в еще более позорное одеяние. Многие из них помнили еще кандальный звон… И вот все эти ссыльные собирались встретить вместе Новый год. Затянули песню. Голоса не спелись — большинство не умело петь, но души и сердца, чувства и устремления этих разных людей объединяли их. А потом звучали песни разных уголков, разных мест, разных народов, песни труда и лишений, горестей и печалей…»

Эта новогодняя встреча, описанная Джапаридзе, была, разумеется, политическим актом: ссыльные съехались и как бы проверяли свои силы для грядущей борьбы.

А вестей из Тифлиса все не было. Правда, почта приходила лишь раз в месяц. И то уже пора бы.