Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

— Я на самом деле не думаю, что имею право указывать тебе, что делать, — сказала я. — Но сейчас, глядя на тебя, я думаю, что ты замечательный лидер. Такой, какого Общество на самом деле заслуживает и кто заботится в первую очередь о жизнях и безопасности, а не о какой-то абстрактной цели, мести или чем-то подобном. Если ты считаешь, что нужно поступить именно так, я согласна тебя поддержать. И помочь чем смогу.

В тот самый момент я вдруг осознала, насколько в целом схожи наши ситуации. Меркурио, чтобы спасти хотя бы часть оймахистов от обоюдоострого меча паранойи и ярости Гвин с одной стороны и теоретической атаки церковников с другой, готов был пойти на риск и даже на жертвы в случае необходимости и принять за них ответственность. Йон поступал аналогично, когда рассматривал варианты решения проблемы с фермами Красной Лилии. Теория меньшего зла отлично работала в разрезе статистики и холодной логики, но совершенно иначе ощущалась изнутри, когда речь шла не о цифрах, а о конкретных, буквально ощущающихся на пальцах жизнях. Наверное, поэтому из меня бы никогда не получился хороший лидер, способный принимать сложные решения. Я слишком остро чувствовала чужую боль, слишком отчетливо была способна вообразить себе отчаяние, ужас и непонимание тех, кого определили в разряд «меньшего зла». Но в то же время слишком хорошо понимала, что иногда жизнь в самом деле не оставляет нам иного выбора. Все внутри меня билось и сопротивлялось этому — сопротивлялось самой идее, что справедливости в каком-то высшем смысле этого слова просто не существует. Что есть случайности, волевые порывы, решения и убеждения, но все это разбивается о непреклонную безжалостность реальности, где рано или поздно ты все равно вынужден выбирать. Я выбрала Йона, когда горел Дом, Йон выбрал спасение будущих жертв Красной Лили ценой крови в настоящем, Меркурио выбирал спасти своих друзей и единомышленников, понимая, что это может означать для тех, кто тут останется.

Меня затошнило, и я с трудом сдержала подкативший к горлу сгусток желчи. Таков ли был истинный облик мира, в котором мы все жили? Ты или тебя, убей, чтобы не быть убитым, осознай, как далеко ты готов зайти, чтобы сохранить то, что имеешь, и поступить правильно. Хотя о какой правильности вообще могла идти речь в ситуации, когда в какую бы сторону ты ни выстрелил, все равно попадешь в того, кто этой пули не заслужил?

— Тебе лучше остаться у меня, пока мы все готовим, — резюмировал Меркурио. — Не знаю, как долго нам удастся скрывать твое присутствие от Гвин, но, думаю, пока ей не до этого. Ночью выйдешь вместе с нами, так будет надежнее.

— Да, наверное, — не стала спорить я. Подпольщик еще какое-то время пробыл в кабинете, но больше мы с ним не говорили, а потом он ушел, заблокировав дверь, чтобы на меня тут никто случайно не наткнулся — благо крошечная личная уборная и какой-никакой запас воды и печенья в его тумбочке позволяли мне относительно безболезненно пробыть тут в одиночестве несколько часов.

Сперва, оставшись одна, я разглядывала так и оставшиеся на столе чертежи убежища, но очень скоро пришла к выводу, что линии ломаются и путаются у меня в голове, превращаясь в какую-то паутину, и я вижу не коридоры и переходы между отсеками, а какие-то якобы скрытые за ними фигуры и символы. Кажется, ощутив, что можно наконец-то расслабиться, мой мозг решил от греха подальше отключить все аналитические и критические функции, оставив только образное и эмоционально-интуитивное. Это ощущалось странно, и я поймала себя на мысли, что самым уютном местом в неярко освещенном кабинете Меркурио мне кажется дальний темный угол, где так удачно сгорбился старый матрас. Немного позже, опытным путем, я выяснила, что матрас закрывал дыру в стене, которая выглядела так, будто ее прогрызли мыши-киборги, но скорее являлась следствием общей изношенности бункера, за которым никто по сути в полной мере не следил уже много десятков лет.

Усевшись на матрас, я откинулась спиной на стену и закрыла глаза, почти физически ощущая, как время течет вокруг и сквозь меня. На ум пришли те несколько дней, что я провела в подвале Красной Лилии, пока Йон им на потеху сражался на арене с бешеными альфами. Обернувшись назад, к той, прежней Хане Росс, я могла лишь удивляться тому, как долго ей удавалось не пускать все происходящее внутрь себя. Вокруг нее разворачивался настоящий фильм ужасов, а она, снова и снова выходя сухой из воды, после умудрялась легко обо всем забывать и снова становиться счастливой. Или мне только казалось, что это было легко? Может ли так быть, что я достигла своего психологического предела? И с тем, что происходит здесь и сейчас, уже просто не справлюсь? Как много вообще мог кто-то вынести, прежде чем запас его прочности окончательно истощится?