— Ты… представить себе не можешь, на что это похоже, — наконец через силу выдавила она, не глядя на меня. — Когда ты чувствуешь его боль всем своим телом, будто это тебя режут, жгут и скручивают до вылетевших суставов. Когда понимаешь, что любовь всей твоей жизни умирает, а ты совершенно беспомощна и бесполезна. Но самое страшное это даже не физическая боль. Знаешь, о чем я думаю каждое утро, Хана? — Она подняла на меня глаза. — О том, что другого такого, как он, у меня уже никогда не будет. Можно пережить смерть любимого, потому что где-то в твоей душе теплится надежда, что ты еще познаешь любовь, что она придет к тебе в лице другого партнера. Пусть не такая же сильная, пусть другая, но она будет. А когда убивают твое близнецовое пламя, у тебя нет этой надежды. Ты продолжаешь жить по инерции, но эта боль всегда внутри тебя. Она не уходит, она не становится легче, она день за день разъедает тебя изнутри. И нет ни защиты, ни способа ее облегчить. Когда я стала главой Общества, то поклялась, что не допущу, чтобы еще хоть кто-нибудь из моих подопечных испытал нечто подобное. Я решила, что моя непреходящая боль будет своего рода предохранителем от любых необдуманных поступков и что я никому не позволю ошибиться так, как ошибся Алонсо. Думаешь, я в восторге от того, где нам приходится жить и как вести дела? Думаешь, я не мечтаю о небе над головой и возможности наслаждаться рассветами и закатами каждый день? Но сейчас Церковь нас ищет, и на поверхности еще опаснее, чем раньше. И если выбирать между необходимостью прятаться под землей и риском испытать то, что испытала я — уж прости, Хана, для меня выбор очевиден.
— Но мы сможем вас защитить! — воспротивилась я, тем не менее испытав своего рода эмоциональный подъем благодаря тому, что мы наконец-то начали говорить по фактам, а не просто обмениваться категоричными мнениями. — У Йона достаточно средств и влияния. Церковь до вас не доберется.
— Ты можешь поставить на это жить своего альфы, Хана? — прохладно поинтересовалась Гвин. — И свою собственную, как неразрывно с ней связанную? Можешь пообещать мне, что если хотя бы один из наших попадет в беду, Йон будет готов обменять его на себя? Ты говоришь мне о безопасности, но где гарантии? Ты сама сказала, Иерарх и на вас точит зуб. По-твоему будет лучше, если он накроет нас всех сразу?
— А по-твоему будет лучше, если мы разобьемся на группы по интересам, которые он постепенно сможет передавить по отдельности? — не отступила я. — Только с нами у тебя есть реальный шанс отомстить всей Церкви в его лице. Но отомстить не кровавым самоубийственным преступлением, а своего рода политической волей. Ты больше не должна сражаться с этим в одиночку. Я не могу дать тебе гарантий, что никто из твоих подопечных не пострадает и что вы ничего не потеряете, присоединившись к нам, но я могу тебе обещать, что мы сделаем все, что в наших силах — и эти силы растут и крепнут день ото дня именно благодаря тем, кто еще соглашается быть их частью, — чтобы рассказать всему миру правду и избавить тебя и остальных от необходимости тащить на тебе этот тяжкий груз. Гвин, никто не застрахован от поражения, но, возможно, впервые у Общества появился реальный шанс на победу, какого не было, наверное, с самых семидесятых, когда Иерарх Далла был на вашей стороне. Ведь это уже было, правда? Церковь неоднородна и никогда таковой не была. То, что произошло тогда, может в том или ином виде повториться сегодня. Но только если ты позволишь себе рискнуть, потому что без тебя мы будем слабее. Ты — кусочек нашей силы, и я прошу тебя быть таковым в полной мере.
На этот раз она молчала куда дольше, и я даже почти поверила, что мне удалось ее убедить. Быть может, и удалось — в какой-то степени. Но явно не в той, на какую я смела рассчитывать.
— Уведите ее, — коротко приказала Гвин своим подручным. — До завтра никого к ней не пускать и не кормить.
— Да, госпожа, — послушно кивнули альфы, а я была настолько сбита с толку этим внезапным окончанием разговора, что даже не нашлась что возразить. Уже позже подумала о том, что, по крайней мере, мне не стали вырывать ногти прямо за тем столом, что, наверное, можно было в какой-то мере счесть успешным итогом переговоров. Конечно, хотелось верить, что мне удалось хотя бы заронить семена сомнения в ее душу, но, признаться, я уже начинала сомневаться в собственных силах это сделать.