Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир

Альфред Нобель не доверял врачам. Это стало проблемой, поскольку он постоянно болел. Как, впрочем, и все остальные. На этом этапе своего исследования я уже поняла, что Альфред Нобель вовсе не был таким уж ипохондриком, каким его часто описывают. Другие жаловались куда больше.

Возьмем, к примеру, Отто фон Бисмарка. В его биографии я читаю, что ни один государственный муж XIX или XX века не болел так часто и не хандрил так много, как могущественный министр-председатель правительства Пруссии. Альфред Нобель в этом смысле не выделялся, даже среди членов собственной семьи он был не самым главным нытиком. Все они оказывались во мраке неизвестности, столкнувшись с горячкой или рвотой. Кто в такой момент не испытывал беспокойства?

Вероятно, именно здесь, в мучительных страданиях от собственного и чужого невежества, и следует искать объяснения растущего со временем интереса Альфреда Нобеля к медицине. С ужасом читаю, как ранней весной 1870 года Людвиг Нобель в Санкт-Петербурге заболел отитом. К нему приглашены несколько врачей. Они ставят пиявки за ушами (в местах присасывания пиявок у Людвига начинается рожистое воспаление). Лечение продолжается при помощи слабительного, травяных растираний и спиртовых настоек лекарственных растений. Под конец ему прописывают «шпанскую мушку», сушеного жука, которого кладут на затылок.

В молодости, живя в Санкт-Петербурге, Альфред покупал немало пиявок. Неясно, сохранилась ли эта привычка в зрелом возрасте, когда ему постоянно приходилось бороться с ревматизмом, горячкой, бронхитом и запорами. Настроение у него «кислое», когда подводит здоровье, особенно если приходится «обнимать тазик», то есть страдать рвотой.

Однажды он получил серьезную травму, причем, что особенно досадно, во время небольшого взрыва в лаборатории. Альфред упоминает ожоги и травмированные глаза. На одном пальце разорвано сухожилие, обнажилась кость. Вызвали врача. Позднее Альфред описывает неприятные ощущения: «…доктор ковырялся, искал стекло или другие инородные тела, которые, как он думал, могли впиться в кость, однако не нашел. Я думаю, он проверял, сколько я смогу продержаться и не закричать»¹.

Остается лишь надеяться, что новые открытия в области стерилизации инструментов тогда уже были сделаны.

Из переписки становится ясно, что Альфред считает: его брат Роберт частенько жалуется без всяких на то причин. Альфред утверждает, что у брата в один и тот же день может быть порок сердца утром, подагра на завтрак, чахотка после обеда, заражение крови вечером, а перед отходом ко сну – раковая опухоль в желудке либо на языке, а то и в груди.

Однажды летом в конце 1860-х годов Роберт вбил себе в голову, что болен чахоткой (туберкулезом), страшным недугом, причин которого тогда никто не знал и который в XIX столетии унес больше жизней, чем любая другая болезнь. Альфред убеждает брата, что диагноз – чушь, и он стал жертвой врача-шарлатана. «Я нисколько не сомневаюсь, что запущенный кашель поразил легкие, однако поездка в южный климат… исправит дело, – уверенно заявляет Альфред. – Возможно, это тяжелый катар, однако помни, что из ста докторов девяносто девять – тупицы, – продолжает он. – Может быть, тебе стоит попробовать горячие ванны?»²

Роберт поправился, хотя неизвестно, последовал ли он совету брата.

Неужели в те времена дела с медициной обстояли настолько плохо?