Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир

Альфред Нобель имел обыкновение говорить, что, если у него возникает по тысяче идей в год, и хотя бы одна из них оказывается пригодной для дальнейшего использования, он вполне доволен таким исходом. Тысяча – вовсе не преувеличение. «В мозге Нобеля вертится ненормальное количество картин, которые мы называем идеями», – написал он когда-то Роберту. Он имел обыкновение составлять списки проектов. Один из последних назывался «Испытать и развивать» и включал в себя 96 потенциальных химических и технических проектов. В большинстве своем это были типичные лабораторные эксперименты, однако в списке Альфреда значились и «телеграф с невидимыми знаками», и «местное тепловое излучение как лекарство», и «введение на юге ледяных погребов». Один был посвящен искусственным алмазам, другой – «выяснить, не будет ли прививка [введение] крови выздоровевшего от скарлатины [и] тифа вакциной от этой же болезни»⁵.

Многие проекты касались пушек, ракет и снарядов. Весной 1893 года мысли Альфреда Нобеля занимала «летающая торпеда». Он недавно начал сотрудничество с Вильхельмом Унге, шведским изобретателем, в прошлом артиллеристом, который хотел испытать сцепление снаряда с ракетой. Боевые ракеты такого рода опробовались и ранее, задача состояла скорее в том, чтобы повысить их точность. Мечты Альфреда Нобеля улетали так же высоко в небо, как и ракеты. Он начал узнавать, нельзя ли приобрести в Швеции стрельбище для «своих работ военного направления».

Другое, более конкретное направление – попытка произвести искусственную резину и кожу из нитроцеллюлозы, одного из взрывчатых ингредиентов в его баллистите. Верил он и в перспективность производства искусственного шелка, одновременно прочитывая книгу за книгой о тайнах электричества и размышляя над новой конструкцией лампы накаливания. Среди всего этого сумбура проглядывала вновь обретенная радость творчества. Письма Альфреда снова излучают энергию и волю к жизни. Он все больше походил на Иммануила Нобеля, временами такой же жизнелюб. Когда его мучили боли в сердце, звучали совсем другие нотки: «Было бы почти жаль, если бы я сейчас испустил дух, ибо у меня в работе особо интересные начинания»»⁶.

В апреле 1893 года Сан-Ремо посетил профессор Аксель Кей из Каролинского института. Кей полагал, что Альфред Нобель переселился в теплые края, чтобы отдохнуть на склоне дней, однако, увидев его лабораторию, понял, что дело обстоит ровно наоборот. Аксель Кей, никогда раньше не встречавшийся с Нобелем, восхищался красотой «сказочного замка» изобретателя, а также изумительными розами, лимонами и апельсинами в его парке. Роскошь контрастировала с простотой самого Нобеля. «Скромный, непритязательный и открытый, он принял меня со всей любезностью», – рассказывал Кей в письме к своей жене. Одним из вечеров Кей посетил и «Виллу Нобель», он с восторгом писал, как «электрическое освещение вспыхивало везде, покуда [мы] шли по залам и комнатам». Задним числом профессор не мог сосчитать всех блюд, которыми его угощали, как и многочисленные изысканные вина. «После ужина – первоклассный кофе мокко, а к нему сигары, но какие сигары!!!» Хозяин захватил целую пригоршню и дал ему с собой.

Альфред Нобель обсудил с профессором некоторые свои новые медицинские идеи, тот похвалил его за создание фонда в память о матери Андриетты. «Он был тронут и обрадовался, как ребенок, когда я… показал ему, какую невероятную пользу приносит нам его фонд», – рассказал Аксель Кей. В завершение вечера Альфред предложил профессору прокатиться на своих черных русских жеребцах. Он рассказал гостю, что его кони могут пробежать за час целых три мили. «И мы отправились в путь. Было так темно, хоть глаз выколи, но пара превосходных фонарей ярко освещала ближайшие окрестности с их рощами и виллами, и все это пролетало мимо в странном мистическом мерцании, пока мы неслись вперед в темноте. <…> Вскоре я услышал с одной стороны шум моря, а с другой высветились потрясающие скалы, которые почти нависали над нами».

Когда они прощались у отеля, Альфред Нобель рассказал Кею, что упомянул в своем завещании Каролинский институт. Но о премии он ни словом не обмолвился⁷.

Вскоре после этого Альфред Нобель получил сообщение, которое только усилило его жажду деятельности. В связи с 300-летием Уппсальского университета философский факультет решил на юбилейных торжествах осенью того же года вручить ему мантию почетного доктора. Альфред, обычно не придававший особого значения орденам и медалям и хранивший большинство своих наград в коробке из-под обуви, на этот раз явно обрадовался. Он выразил свою глубочайшую благодарность за этот «почетнейший», но незаслуженный титул и воспринял это как поощрение к продолжению усилий. «Истинные победы нового времени – победы над грубостью и невежеством – брали свое начало в университетах, и каждый мыслящий человек должен прославлять их вклад. Мне будет приятно сделать это в Уппсале», – написал он в ответном письме⁸.