Непростая задача шведу приехать в Осло через несколько дней после 50-километровой лыжной гонки в Хольменколлене. Редко когда старая ненависть к унии проявляется так явно, как во время важных лыжных соревнований. В марте 2019 года иду по улице Генрика Ибсена и думаю о том, каким унижением показалась многим шведам новость о норвежской премии мира Альфреда Нобеля в начале 1897 года. Такое можно сравнить только с тремя норвежцами на пьедестале почета – на зимних Олимпийских играх в Швеции.
Норвежский Нобелевский институт в Осло уже более ста лет занимает красивое здание в стиле модерн рядом с дворцовым парком Слоттспаркен. В годы Второй мировой войны немецкие оккупанты не решились туда войти, опасаясь нечаянно оказаться на территории Швеции. Во время мгновенного захвата страны в 1940 году Альфред Нобель принес Норвегии конкретную пользу. Ранним утром 9 апреля немецкие крейсеры с тысячами солдат на борту вошли в Осло-фьорд. В крепости Оскарсборг стояли три норвежские пушки образца 1893 года, заряженные баллиститом, бездымным порохом Нобеля. После двух-трех попаданий немецкое судно «Блюхер» пошло ко дну.
Кабинет директора Норвежского Нобелевского института Олава Ньёльстада находится рядом со святая святых премии мира – залом заседаний, где пять членов Норвежского Нобелевского комитета каждый год выносят свое решение. Мы заглядываем в зал. Он оформлен в приглушенных зеленых тонах. В овальной столешнице красного дерева отражается хрустальная люстра. На стенах в строгих рамах портреты всех лауреатов премии мира.
Несколько недель назад именно здесь произошел предварительный отбор претендентов на премию 2019 года. Триста один номинант на премию мира, одна из самых высоких цифр за всю историю – все это сократилось до списка с куда меньшим количеством имен. Сколько именно, мне не положено знать, говорят только, что обычно это «пять-десять процентов номинантов».
«Остальные на этот раз отсеяны, но быть номинированным уже само по себе почетно. Если в мире произойдет нечто новое, их кандидатуры снова могут возникнуть – и так до последнего момента», – поясняет Олав Ньёльстад, который к тому же секретарь Норвежского Нобелевского комитета.
Премия мира Альфреда Нобеля приобрела политическое значение, едва о ней стало известно в январе 1897 года. Норвежское национальное самосознание укрепилось. Был сделан вывод, что только что ушедший меценат считал «младшего брата» Норвегию более прогрессивной, демократичной и нацеленной на мир страной, чем Швеция.
«Это само по себе очень интересно, ибо в стортинге царили настроения отнюдь не пацифистские», – уточняет Олав Ньёльстад.
«Норвегия поддерживала движение за мир, но конфликт внутри унии нарастал, и 1890-е годы стали периодом самой мощной гонки вооружений в норвежской истории. Стортинг выделял большие суммы на строительство крепостей, чтобы противостоять Швеции в ожидаемом военном конфликте».
Ответственность за Нобелевскую премию мира дала Норвегии шанс сыграть самостоятельную внешнеполитическую роль, что в рамках унии не представлялось возможным. Это была лазейка, которой стоило воспользоваться. В первый Нобелевский комитет вошли важнейшие государственные деятели страны и, как показал исследователь Ивар Либек, вплоть до расторжения унии в 1905 году Нобелевский институт втайне использовался для того, чтобы распространять норвежскую повестку среди европейских политиков.
Пятерых членов Нобелевского комитета по-прежнему назначает стортинг, но на сегодняшний день активные политики не имеют права избираться. Поворотным моментом стало присуждение в 1930-е годы премии мира немецкому пацифисту Карлу фон Оссецки, находившемуся в нацистском концентрационном лагере. Поскольку в Нобелевском комитете заседали норвежские государственные деятели, взбешенный Гитлер воспринял присуждение премии как решение норвежского правительства.
Те, кто принимает решение о присуждении премии в Осло, давно привыкли к бурной реакции, особенно когда премию получают те, кого нельзя однозначно назвать «борцами за мир». В последние пятьдесят лет добавились новые факторы: борьба за права человека и демократию. Вошли и исследования в области климата. Олав напоминает, что этот аспект присутствовал с самого начала. Еще при вручении первой Нобелевской премии в 1901 году ее разделили на борьбу за мир (Фредерик Пасси) и гуманитарную работу (Красный Крест) – последнее со ссылкой на формулировку Альфреда про «братство народов».
Олав достал для меня первый рукописный реестр «входящих бумаг» за 1897–1901 годы. Я с любопытством перелистываю его. Первые кандидатуры на премию мира поступили уже в январе 1897 года. Трое американцев и один русский немедленно предложили самих себя. Берта фон Зутнер, насколько я могу видеть, никогда сама себя не выдвигала, однако уже в 1901 году, в первый год присуждения, была дважды номинирована. Тогда она написала в Нобелевский комитет, протестуя против решения рассматривать ее в качестве возможных лауреатов организации. Она подчеркивала, что лично знакома с Альфредом Нобелем, и потому знает: он имел в виду не это. Он желал премировать вклад творческих людей на благо человечества.
«Имела ли она в виду саму себя? – спрашиваю я. – Впрочем, по праву».
Олав Ньёльстад согласно кивает и показывает мне финальный отчет Нобелевского комитета, включающий «шорт-лист» 1901 года. Из него ясно, что при вручении первой исторической премии мира комитет выбирал между десятью мужчинами и тремя организациями. Берта фон Зутнер в списке не фигурирует.