Недавно избранный член риксдага от Социал-демократической партии Яльмар Брантинг высказался еще более прямо. Он счел, что Шведскую академию нельзя воспринимать всерьез. «Старообразное сборище пасторов и прозелитов, ежегодно становящееся посмешищем стокгольмцев… пожалуй, самое некомпетентное сообщество, какое можно найти для ежегодного решения судьбы гигантской премии в 200 000 крон величайшему автору европейской литературы!» – писал он в своей газете Socialdemokraten. Брантинг скептически отнесся к идее премии как таковой. Свой текст он озаглавил «Величественные благие намерения – великая ошибка» и напоминал, что огромное состояние Нобеля на самом деле это «плод беспрестанной работы масс» и потому по праву принадлежит работникам заводов Нобеля. Если же говорить о прогрессе в обществе и человеческой пользе, то социальные реформы куда важнее. «Миллионер, делающий пожертвования, заслуживает всяческих похвал, однако лучше бы не было ни миллионов, ни пожертвований», – писал Брантинг11
.С самой суровой критикой выступила консервативная газета Göteborgs Aftonblad, усмотревшая в завещании Нобеля двойное предательство Родины. Нобелевские миллионы нужны в Швеции, писала газета. Сделав премию международной, он сознательно отдал предпочтение другим странам перед собственной. Но еще ужаснее – каприз доверить вручение премии мира норвежскому стортингу. Тем самым Альфред Нобель поставил под сомнение право Швеции на оборону, поскольку «выделил часть своего состояния на облегчение норвежских сепаратистских заявлений и поддержку норвежской фанаберии против Швеции!»12
.Выбор Норвегии в связи с премией мира с трудом восприняли не только наиболее консервативные шведские националисты. Напряженность между странами – членами унии оставалась в центре серьезной общественной полемики, а норвежское пацифистское движение воспринималось как прямая провокация против Швеции, особенно после кризиса 1895 года. По другую сторону границы ожидаемо царили чувства совершенно противоположные. «Великое признание, – писала газета Verdens gang. – Альфред Нобель всегда был пылким сторонником мира, и в его решении, столь почетном для стортинга Норвегии, мы склонны видеть знак доверия и признания работы парламента на благо мира»13
.В Харманнсдорфе в Австрии известие о завещании восприняли с большим энтузиазмом. Берта фон Зутнер глубоко скорбела по ушедшему другу, который за прошедшие годы пожертвовал ее пацифистской организации десятки тысяч франков. Однако она испытывала и горькое разочарование. Когда недели проходили за неделями, а о деньгах, выделенных по завещанию на дело мира, не звучало ни слова, она начала впадать в уныние. «Оскорблена тем, что Нобель забыл дело мира», – записала она в своем дневнике в день наступления нового, 1897 года.
Несколько дней спустя по всему миру распространилась новость о Нобелевской премии, и Берту фон Зутнер завалили поздравлениями. «Я безумно счастлива этому великолепному вознаграждению и поддержке дела мира, понимаю, что некоторая сумма должна причитаться мне, что меня, естественно, радует… Плохо сплю от возбуждения», – писала она в своем дневнике14
.Берта фон Зутнер написала большую теплую статью с личными воспоминаниями об Альфреде Нобеле. Вскоре эта статья вышла на первой полосе австрийской Neue Freie Presse, вероятно самой влиятельной газеты в Центральной Европе15
.Среди прочих международных откликов на завещание самого Альфреда Нобеля наверняка особо порадовала бы реакция Le Figaro. Наконец-то настал его большой реванш. От оскорблений в его адрес в ошибочной заметке по поводу смерти брата Людвига теперь не осталось даже воспоминаний. «Завещание… остается величественнейшим памятником любви к человечеству и гарантирует, что уважаемого имени господина Альфреда Нобеля никогда не коснется забвение»16
.