Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир

Альфред немедленно послал ей ответное письмо на французском языке, полностью открещиваясь от этих подозрений. В легком возбуждении Альфред заявляет, что не знает ничего более унылого, чем писатели-посредственности. Посему сам он осознанно «не написал ни строчки, даже в альбомы, с 20-летнего возраста». По его словам, все это просто какое-то недоразумение. Должно быть, связанное с одной оброненной им мимоходом фразой, что ему «легче выражать свои мысли с карандашом в руке». Вероятно, этот его комментарий был истолкован как похвальба, что его безмерно огорчает. Нет ничего более нелепого. «Моя область – физика, а не писанина», – заверяет Альфред Нобель.

Между прочим, писать на другом языке очень трудно, продолжает он. И предлагает привести пример. Разве Ольга не назвала его однажды «загадкой»? Не желает ли она прочесть несколько строк по-английски?

Альфред прилагает свою последнюю версию стихотворения «Загадка», начатого им восемью годами ранее. К тому же он переслал ей роман, который ему очень понравился. Книга называлась «Рэнторп» и вышла из-под пера британца Джорджа Генри Льюиса (1845). Как бы случайно речь в ней шла о меланхоличном и страстном молодом человеке, который воспринимает жизнь всерьез и «вдохновляется романтическими литературными идеалами»⁸.

Казалось, Альфред использует все средства, чтобы произвести впечатление. С одной стороны, упорно опровергает все подозрения, что тратит время на сочинительство. Он «не более склонен к стихоплетству, чем кто-либо другой». При этом он тут же пытается очаровать Ольгу плодами своих творческих мук. Похоже, такая двойственная стратегия не принесла желаемых результатов. Мадемуазель де Фок тоже исчезла с его горизонта.

Альфред очень обиделся, когда его обозвали праздным поэтом, в то время как он, напротив, всегда следовал долгу. Он догадывался, кто является распространителем таких слухов, некая мадемуазель Лизогуб.

Тридцать три года спустя Альфред Нобель, богатый человек, проживающий в Париже, получит письмо от гораздо более зрелой госпожи Лизогуб. Заискивая, она припомнит ему его жизнь в Карелии в 1860-х годах. Письмо госпожи Лизогуб преследовало плохо скрываемую цель. После долгих жалоб на несчастья семьи она просила Альфреда о деньгах. В приторных выражениях она описывает свои самые светлые воспоминания об Альфреде Нобеле. Вспоминает, как тогда, в Сумпуле в 1860-х, он всегда проявлял доброту и сочувствие. «В своих воспоминаниях я вижу Вас таким, каким Вы были тогда в Финляндии, преисполненным великими идеями, проникнутыми поэзией в сиянии большого ума».

Пользуясь случаем, она просит прощения, поскольку осознала, что тогда, тридцать лет назад, больно ранила его своими разговорами.

62-летний Альфред Нобель, презиравший лицемерие, ответил ей в раздраженном тоне. Он дал понять мадам Лизогуб, что ничего не забыл и забывать не намерен⁹.

* * *

Взаимное чувство ответственности братьев Нобель распространялось и на родителей. Издалека они наблюдали, как отец пытается вновь встать на ноги в Стокгольме. Иммануил сделал ставку на оружие. Впервые его имя появляется в шведских газетах в объявлениях о скупке старых ружейных стволов. Иммануил хотел создать «новое огнестрельное оружие» – ружье с восемью стволами, которое могло бы одновременно выпускать до ста пуль одним грохочущим залпом. Вскоре на газетных полосах вновь упоминаются его подводные мины. Иммануил пытался продать и мины, и автомат шведской армии (параллельно связываясь с французами и британцами). Изобретатель изо всех сил боролся за выживание семьи.

Шведские газеты уделили особое внимание первым испытаниям мин Иммануила Нобеля в заливе Юргордсбрюннсвикен летом 1862 года. Шесть тысяч зрителей два часа прождали под моросящим дождем, но в конце концов экспериментальный корабль задел мину и взорвался. Журналисты назвали эксперимент удачным. Уважение к инженеру Нобелю из Хеленеборга росло.

Между тем Иммануил все не мог не думать о взрывчатом масле – нитроглицерине, который профессор Зинин продемонстрировал ему и Альфреду во время Крымской войны¹⁰. Никому пока не удалось найти способ приручить непокорный нитроглицерин. Казалось, невозможно заставить это вещество взрываться по заказу. Творению Собреро было уже пятнадцать лет, однако оно оставалось лишь курьезом, не имевшим практического применения. Иммануил размышлял, не смешать ли нитроглицерин с обычным порохом.

Позднее Альфред Нобель будет утверждать, что демонстрация Зинина в 1854 году заставила и его решиться посвятить себя поискам разгадки нитроглицерина. Он скажет также, что для него было естественно связать свою жизнь с взрывчатыми веществами. Ведь это его отец изобрел подводные мины. Однако это уже реконструкция задним числом. В тот момент он писал Роберту, что весьма скептически относится к отцовской новой «затее с порохом»¹¹.