Али-Баба и сорок разбойниц

Они вместе вошли в комнаты, ни слова не говоря друг другу, связанные молчанием общей тайны и общим желанием, Али-Баба прикрутил фитиль лампы. Мгновение спустя он оказался за спиной Суфии, и его руки обвились вокруг ее талии. Суфия тихо, блаженно вздохнула и непроизвольно выгнулась, когда его ладони накрыли ее полные груди, а губы прикоснулись к затылку. Знакомое предательское тепло разлилось внутри.

— Пойдем со мной, — едва слышно велел он, поворачивая ее к себе. Серые глаза излучали откровенный призыв, древний, как мир. Она забыла обо всем, кроме настойчивого, неотвратимого желания быть рядом с ним.

— Сними платье, — приказал он так же негромко.

В комнате было темно, но в окна лился лунный свет. Али-Баба молча следил, как она раздевается. Серебряное сияние отблесками играло на его лице. Суфия ощутила, как внутри упругой пружиной сжимается ощутимое напряжение, пульсирующее и нарастающее с каждой секундой.

Али-Баба не сказал ни слова, пока все ее одеяния не очутились на полу. Наконец упали последние покровы, и она встала перед ним обнаженной. Али-Баба целую вечность не мог оторвать от нее глаз, чувствуя, как внутри просыпается знакомая звериная жажда, нарастает привычное томление.

Женщина, истинная женщина, цветущая и желанная, с воистину роскошным телом и гладкой безупречной кожей. Но даже раздетая, она сохраняла ауру сдержанности и гордого достоинства. И от этого он хотел ее еще сильнее, жаждал превратить ее холодноватую отрешенность в свирепую первобытную страсть. Хотел, чтобы она таяла под ним, отвечая на каждый толчок, каждый выпад, хотел видеть, как дымка слепого наслаждения заволакивает ее взгляд.

— Подойди, красавица, — выдохнул он, — и сними с меня рубаху.

Суфия, лишь на мгновение поколебавшись, шагнула к нему, словно притягиваемая неведомой силой. И после, увидев его прекрасное тело, уронив все на пол, подняла голову.

— Ближе, — едва ворочая языком, пробормотал он.

Суфия с готовностью прильнула к нему, и он снова ощутил вкус ее губ, свежий и нежный. Неужели он больше не должен жить без этого шелковистого тела?

Руки Али-Бабы лихорадочно метались по ее спине и бедрам. Он не мог дождаться, когда она забьется в беспамятстве, запылает тем же пламенем, что зажгло его. Когда лепестки ее женственного цветка раскроются и повлажнеют. Когда она, обезумев, возьмет все, что он подарит ей, и вернет сторицей…

Стараясь не дать волю яростному желанию, Али-Баба намеренно медленно отстранился. Ее губы чуть припухли от поцелуя… О Аллах, как же выдержать это все? Как не сдаться в следующий же миг?

Не дав Суфие опомниться, Али-Баба подхватил ее и бросил на ложе. Тени плясали на смятых простынях, ласкали ее прекрасное тело. Али-Баба мечтал лишь об одном: поскорее накрыть его своим, погрузиться в сверкающую влагу ее женственности, ощутить тесные влажные стенки ее грота.

Желание буквально сотрясало его, но, полный решимости держать себя в узде, Али-Баба осторожно прилег рядом с любимой и большим пальцем чуть дотронулся до соска, мгновенно превратившегося в острый тугой бутон. Суфия затаила дыхание, но Али-Баба вовсе не торопился. Смуглые руки лениво играли мелодию пробуждения на ее белоснежной коже, шероховатые ладони дразнили и мучили. Али-Баба припал губами к ее груди и принялся посасывать розовую вершину. Суфия тихо застонала, но движения его губ становились все энергичнее, и она затрепетала в предвкушении тех наслаждений, которые обещали его ласки.

Казалось, у него миллион ртов, миллион жадных, ненасытных пальцев. Каждое прикосновение посылало все новые приступы озноба по ее спине. Мягкое, почти нежное, любящее… Но так или иначе она почти теряла сознание от постыдного удовольствия, которое он в ней пробуждал. Только жалкие остатки гордости удерживали Суфию от исступленного крика.

— Али-Баба…

Она выгнула спину, умоляя о вторжении. Бушующий вихрь разрастался в ней. Такого она еще не испытывала, даже в его объятиях.

Али-Баба поднял голову. Его глаза горели торжеством. Легкая улыбка играла на губах, этих невероятно чувственных, изумительно очерченных губах. Он сполз пониже и раскрыл ее бедра, так что его взору предстали прекрасные, ждущие его створки. Ощутив его горячее дыхание, Суфия застонала и попыталась увернуться.

— Не шевелись! Я хочу наслаждаться тобой.

Встав на колени, он закинул ее ноги себе на плечи. Ошеломленная Суфия оцепенела, но, когда его щека коснулась внутренней стороны ее бедра, внезапно задохнулась. Тут шелковистое жало его языка разделило сомкнутые складки, и тихий стон вырвался из ее горла.

— Нет… не надо!

Но она лгала себе, втайне ожидая, когда он поцелует ее… там… Тело молило, жаждало его новых ласк.

И Али-Баба, словно поняв невысказанный призыв, стиснул ее округлые упругие бедра и припал губами к заветному местечку. Язык неустанно, хищно дразнил средоточие ее желаний. Суфия сдавленно всхлипнула:

— О Аллах… прошу тебя… Али-Баба…

Неужели это она снизошла до униженных просьб? Какой ужас!